<<<   БИБЛИОТЕКА   >>>


Добротолюбие. Том 3

ПОИСК ФОРУМ

 

ТОГО ЖЕ БЛАЖЕННОГО ДИАДОXА, ЕПИСКОПА ФОТИКИ, ЧТО В ДРЕВНЕМ ЕПИРЕ ИЛЛИРИЙСКОМ,
подвижническое слово, разделенное на сто глав деятельных,
исполненных ведения и рассуждения духовного
1.

О трех добродетелях, которые, как вожди, должны предшествовать духовному созерцанию ума.*

Духовным созерцанием, братие, да предводительствуют вера, надежда и любовь – и наипаче любовь; ибо те (две – вера и надежда) научают только презирать видимые блага, a любовь самую душу чрез добродетели сочетает c Богом, умным чувством постигая Невидимого.

* Этих оглавлений нет в греческом. Их придумал латинский переводчик. Полагая, что они немало будут способствовать уразумению и запоминанию премудрого учения Св. Диадоха, заимствуем их у него (Раtrоl. grаесае Мignе. t. 65).

2.

Когда и как человек делается добрым.

По естеству благ Един Бог. Но и человек бывает благим чрез ревностное тщание о благих нравах, будучи изменяем в то, чем не есть по естеству, Тем, Кто существенно благ, когда душа чрез ревностное тщание о добре на столько сделается сущей в Боге, на сколько она по силе своей возжелает того, и деятельно взыщет; ибо сказано: будьте благи и милосерды, как и Отец ваш, Который на небесах (Лук. 6, 36; Мф. 5, 48).

3.

Когда и как зачинается грех.

Зла нет в естестве, и нет никого, злого по естеству: ибо Бог не сотворил ничего злого. Но когда кто с похотением сердечным вносит в себя образ зла, тогда оно, не смотря на то, что не есть в естестве, начинает быть, в таком виде, как возжелал сего тот, кто так делает. Почему должно, со всем тщанием непрестанно памятуя о Боге, не внимать обычным позывам на зло; ибо добре, сущее в естестве, могущественнее зла, прибывающего в естество со вне чрез навык, – так как то есть, а этого нет, – разве только когда содевается.

4.

Когда и как достигаем мы того, чтоб быть по подобию Божию.

Все мы люди по образу Божию есьмы; быть же по подобию Божию есть принадлежность одних тех, которые по великой любви свободу свою поработили Богу. Ибо когда мы не бываем своими самим себя, отвергаемся себя, тогда бываем подобны Тому, Кто по любви своей примирил нас с собою; – чего никто не может достигнуть, если не убедит души своей не увлекаться прелестями жизни самодовольной и самоугодливой.

5.

Как сделать, чтобы воля только на добро была всегда готова.

Самовластие есть произволение разумной души, с готовностью устремляющееся к чему ни захочет. Таковое произволение мы будем иметь готовым на одно только добро, если всегда благими помышлениями будем истреблять всякой злой помысл.

6.

Что есть свет истинного видения, и что производит в уме пользование сим светом.

Свет истинного ведения есть – непогрешительно различать добро от зла. И тогда (когда т.е. такое различение есть и по нему устрояется самая жизнь) путь правый, возводя ум к солнцу правды, Богу, вводит его в беспредельное оное мысленное просвещение, – как с дерзновением (верою и упованием) взыскавшего наконец единой любви. То, что праведно, должно исхищать из рук поносящих то и попирающих, с безгневным воодушевлением; потому что ревность по благочестью одерживает победу не ненавидением (гневным), а обличением и убеждением (любовным).

7.

О том, что производит духовное слово, – и о том, что движение любви беседу о Боге делает легкой и обильной.

Духовное слово вносит удовлетворительное убеждение в умное чувство; потому что оно (слово) действием любви исходит от Бога. Почему тогда ум наш без труда и тяжести движется в волнах богословствования, не терпя прискорбной и озабочивающей скудости светлых помышлений. В этом состоянии он свободно носится в многообъятных созерцаниях, сколько желает того действо любви. Доброе убо дело есть – для беседы о Боге всегда с верою ожидать воздействуемого любовью умного просвещения; ибо ничего нет скуднее ума, когда он без Бога берется любомудрствовать о Боге.

8.

Когда подобает приступать к беседе о божественных вещах.

Как тому, кто не просвещен в духе, не должно касаться духовных созерцаний, так и тому, кто богатно осиявается благодатью Святого Духа, не подобает приступать к беседе о них: ибо там скудость светлых помышлений облекает ум мраком неведения, а здесь обилие их не дает говорить, так как в эту пору душа упиваясь любовью Божией, желает безмолвно наслаждаться славою Господа, Итак к богоглаголевым словесам (к беседе о Боге) надлежит приступать тогда, когда замечается средняя мерность в возбуждении духовном; ибо такая мера доставляет душе некий образ преславных словес (точно и ясно изображающих невидимые духовные предметы), между тем как в тоже время вожделенное осияние духовное питает веру говорящего в вере, чтоб учащий первым вкусил от плода ведения, источаемого любовью. Трудящемуся делателю прежде подобает от плода вкусити (2 Тим. 2, 6).

9.

О даре ведения и даре премудрости, как каждый из них просвещает, и как приобретается.

Единого Духа Святого есть дар и премудрость и ведение, как и все божественные дарования; но каждый и из сих даров, как и из всех других, свое особое имеет действо (энергию). Почему Апостол и свидетельствует, что иному дается премудрость, а иному видение (1 Кор. 12, 8). Видение опытно (ощутительно) сочетает душу с Богом, на беседование же о сем и других вещах духовных не подвигает души; почему некоторые из любомудро проходящих уединенническую жизнь хотя просвещаются в чувстве ведением, но к словесам о вещах божественных не приступают. Премудрость же, если она дается кому вместе с ведением страха ради Божия (что редко бывает), с любовью раскрывает самые внутренние воздействия (энергии) видения; поелику то (видение) обычно просвещает воздействием внутренним, а эта (премудрость) словом. Достигаются же они так: ведение приносят молитва и великое безмолвие при совершенном беспопечении; а премудрость – нетщеславное изучение словес Духа, наипаче же – благодать всеподающего Бога.

10.

Когда душа в борьбе, молчать должно; а когда успокоится, тогда простирать беседу, обуздывая однако же ум смиренномудрием.

Когда душа гневом подвигается против страстей, ведать надлежит, что тогда время молчать, ибо то есть час брани. Когда же увидит кто, что это возмущение, молитвою ли, или милостынею, улеглось, тогда пусть уступает влечению любви к изречению божественных словес, сдерживая однако же крылья ума узами смирения; ибо если кто не смирит себя крайне самоуничижением, то не может достойно разглагольствовать о величии Божием.

11.

Слово духовное не ведет к тщеславию, а слово мiрской мудрости – ведет. Отчего – то и другое?

Слово духовное хранит душу не тщеславной; ибо, исполняя все части ее ощущением богатства света духовного, делает то, что душа никакой не имеет потребности в чести людской. Почему оно и ум соблюдает всегда немечтательным, изменяя (погружая) его весь в любовь Божию. Слово же мудрости мiрской всегда позывает человека к славолюбию; потому что оно не имеет возможности дать чувству опытно ощутить благо от себя (которое насыщало бы сердце) и в замен того дарит своим питомцам любовь к похвалам людским, будучи и само изобретением людей тщеславных. Таковое свойство духовного Слова Божия мы и сами не погрешительно познаем, если часы, в которые не имеем нужды говорить, будем проводить в теплой памяти Божией, при беспопечительном молчании.

12.

О самолюбии и боголюбии, – и что свойственно себялюбивому и боголюбивому.

Кто себя любит, тот Бога любит не может; а кто себя не любит по причине преизобильного богатства любви Божией, тот только воистину и Бога любит. таковой никогда уже не ищет славы своей, но всегда – одной славы Божией. Ибо как себялюбивый естественно ищет своей славы; так боголюбивый естественно ищет и любит славу Создателя своего. Душе боголюбивой, чувства Божия исполненной, свойственно, в исполнении всех творимых ею заповедей, искать единой славы Божией, относительно же себя – услаждаться смирением. Ибо Богу, ради величие Его, подобает слава, а человеку – смирение, чтоб чрез него делаться нам своими Богу: что если хотим творить и мы, то, по примеру Св. Иоанна Крестителя, радуясь о славе Господа, станем непрестанно говорить: оному подобает расти, а нам малитися (Ин. 3, 30).

13.

Когда и отчего бывает, что иной кажется себе не любящим Бога, как бы желал, в то время как очень сильно любит Его.

Видел я некоего, который все печалился и плакал, что не любит Бога, как бы желал, тогда как так любил Его, что непрестанное носил в душе своей пламенное желание, чтобы один Бог славился в нем, сам же он был как ничто. таковой не ведает, что такое он есть, и самыми похвалами, ему изрекаемыми не услаждается. Ибо в великом вожделении смирения, он не понимает своего достоинства, но служа Богу, как закон повелевает иереям, сильным неким расположением к боголюбию окрадает память о своем достоинстве, негде во глубине любви к Богу укрывая присущее тому похваление в духе смирения, чтоб в помышлении своем всегда казаться пред собою неким неключимым рабом, как совершенно чуждому требуемого от него достоинства, по сильному вожделению смирения. Так действуя, и нам надлежит бегать всякой чести и славы ради преизобильного богатства любви к Господу, столько нас возлюбившему.

14.

О том, кто в чувстве сердца любит Бога, и как он, совершенно отрешаясь от любви к себе, приходит в восхищенную любовь к Богу.

Кто любит Бога в чувстве сердца, тот познан есть от Него. Ибо поскольку кто в чувстве сердца восприемлет любовь к Богу, постольку и сам пребывает в любви Божией. Почему таковой не перестает в сильном некоем рвении вожделевать просвещения в разуме и стремится к нему с таким напряжением, что иной раз чувствует совершенное истощение самой силы костей своих, делаясь уже незнающим себя, но весь изменен и поглощен бывая любовью к Богу. Кто таков, тот и есть в животе сем, и не есть; так как еще странствуя в теле своем, душевным движением в силу любви непрестанно отходит он к Богу – и странно приемлется у Него. Ибо непрестанно горя в сердце неистощимым огнем любви, он по необходимости сердечно прилепленным пребывает к Богу, совершенно отрешившись от любления себя силою сей к Богу любви. Аще бо, говорит, изумихомся, Богови: аще ли целомудрствуем, вам (2 Кор. 5, 13).

15.

Когда начинает кто любить ближнего, и почему любовь плотская скоро истощается, а любовь духовная – никогда.

Когда кто начнет богато ощущать любовь к Богу, тогда в чувстве духовном начинает он и ближнего любить, и начавши, не престает: такова любовь, о коей говорят все Святые Писания. Любовь плотская, не будучи связана духовным чувством, как только представится какой даже незначительный повод, очень легко испаряется. Любовь же духовная не такова: но, хотя случится потерпеть какое огорчение, в душе боголюбивой, состоящей под воздействием Божиим, союз любви не пресекается: ибо возгрев себя теплотою любви к Богу, она тотчас возвращается к благому настроению и с великой радостью восприемлет любовь к ближнему, хотя бы и не малое от него получено было оскорбление, или понесен большой вред; потому что тогда сладостью Божией совершенно поглощается горечь разлада.

16.

О любви к Богу в чувстве сердца, как она приобретается; также о совершенной любви, чуждой очистительного страха Божия, и о другой любви несовершенной, соединенной, с очистительным страхом.

Никто не может возлюбить Бога от всего сердца, не возгрев прежде в чувстве сердца страха Божия; ибо душа в действенную любовь приходит после того уже, как очистится и умягчится действием страха Божия. В страх же Божий, со сказанным плодом от него, никто не может придти, если не станет вне всех житейских попечений; ибо только тогда как ум успокоится в полном безмолвие и беспопечении, начинает спасительно воздействовать на него страх Божий, в сильном чувстве очищая его от всякой земной дебелости, чтоб таким образом возвести его в полную любовь ко всеблагому Богу. Так что страх есть принадлежность праведных, только еще очищаемых, в коих качествует средняя мера любви, а совершенная любовь есть принадлежность уже очищенных, в коих нет страха, так как совершенная любовь вон изгоняет страх (1 Ин. 4, 18). Тоже и другое бывает только у праведных. действием Духа Святого проходящих добродетели. Почему и Писание, где говорит: бойтеся Бога вся святии Его (33, 10), а где: возлюбити Господа вси преподобнии Его (Пс. 30, 24), – давая нам ясно уразуметь, что страх Божий свойствен только еще очищающимся праведникам, с среднею, как сказано, мерою любви, праведникам же очистившимся свойственна совершенная любовь; и в них не бывает уже никакого страшливого помышления, а пребывает одно непрестанное горение и прилепление души к Богу, действием Духа Святого, как говорит Пророк: прильне душа моя по Тебе, мене же приять десница Твоя (Пс. 62, 9).

17.

Как душа больная начинает исцеляться действием страха Божия, и как мало-помалу доводится до совершенного здравия любовью.

Как раны, случающееся в теле, если не прочистить их и не подготовить, как должно, не чувствуют прилагаемых к ним врачами лекарств; а когда очищены бывают, чувствуют действие лекарств и чрез то приходят в совершенное исцеление: так и душа, пока остается нерадивою и покрыта бывает проказою сластолюбия, страха Божия чувствовать не может, хотя бы кто непрестанно толковал ей о страшном и неумытном судилище Божием; а когда начнет действием полного к себе внимания очищаться, тогда начинает чувствовать, как живительное некое врачевство, страх Божий, пережигающий ее, как в огне некоем, действием обличений, и таким образом мало-помалу очищаясь, достигает наконец совершенного очищения. При сем в ней сколько прилагается любви, столько же умаляется страх, пока придет в совершенную любовь, в коей, как сказано, нет страха, но совершенное бесстрастие, действием славы Божией производимое. Буди же нам в похвалу похвал непрестанную во первых страх Божий, а наконец любовь, – полнота закона совершенства во Христе.

18.

Душа, попечениями мiрскими опутанная, не может любить Бога и даже правильно судить о своем положении.

Душа, не освободившись от мiрских забот, ни Бога не возлюбит искренно, ни дьяволом не возмерзит, как достойно. Попечение о животе сем лежит на ней как тяжелое покрывало, и ум ее не может установить в себе своего о сем судилища, чтоб у себя самого ощутительно слышать безошибочные приговоры суда (совести). Почему всячески потребно удаление от мiра.

19.

Что свойственно чистой душе.

Душе чистой свойственны слово независтное, рвение незлобивое и рачение о славе Господа непрестающее. Тогда (когда душа чиста) и ум верно установляет свои чаши (как установляются на весах чаши весовые), и трезвенным пребывает в своем о всем суждении, как на чистейшем и неподкупном судилище.

20.

Необходимо с верою соединять дела, и с делами веру.

Вера без дел, и дела без веры одинаково не могут быть одобрены. Верующему, чтоб доказать свою веру, должно приносить Господу дела. И отцу нашему Аврааму вера не была бы вменена в правду, если б он не привел плода ее – сына своего на жертву Богу.

21.

Какова вера без дел, и какова, любовью действующая.

Любящий Бога и верует искренно, и дела веры совершает преподобно. Верующий же только, а не пребывающий в любви и самой той веры, которую кажется имеющим, не имеет. Он верует с некой легкотою ума, не нося в себе действенного (установляющего его на едином) отвеса преславной любви. Только вера, любовью действующая (Гал. 5, 6) есть великая главизна добродетелей.

22.

Не следует любопытно исследовать глубину веры.

Исследующий глубину веры обуревается волнами помышлений; а созерцающий ее в престосердечном расположении наслаждается сладостной внутреннею тишиной.

Глубина веры, будучи водою забвения, не терпит, чтоб в нее смотрели, или ее узревали любопытными помышлениями. Будем же в простоте ума плыть по водам сим, чтоб таким образом доспеть в пристань воли Божией.

23.

Когда душа не может чувством сердца или вкусом ощущать вони благ небесных, хотя бы и сильно того желала.

Никто не может искренно любить или веровать иначе, как если он не имеет себя самого осудителем себя. Ибо когда совесть наша тревожима бывает своими обличениями, тогда уму не попускается чувствовать благоухания премiрных благ, но он тотчас же раздвояется сомнением: в силу предшествовавших опытов веры теплым движением вожделенно устремляется он к ним, но уже не может любовно восприять их в чувстве сердца, по причине, как я сказал, частых угрызений обличающей совести. Впрочем если мы очистим себя теплейшей молитвою и вниманием, то опять улучим сие вожделенное благо, еще с большим опытным в Боге вкушением его.

24.

О двояком чувстве телесном и духовном, и как надлежит возбуждать духовное чувство ко вкушению небесного.

Как к видимым нам благам невольно некако влекут нас телесные чувства: так к благам невидимым обыкновенно руководит нас чувство умное – духовное, когда вкусит божественной благости. Все вожделевает сродного себе: душа, как бестелесная, – небесных благ, а тело как переть от земли, – земных сластей. Итак в состояние опытно вкушать невещественное незаблудно достигнем мы, если трудами утончим черствое тело свое.

25.

Чувство душевное в действовании своем было едино в состоянии невинности; грехопадением оно раздвоилось, а благодать Святого Духа опять возводит его в простоту единства.

Что чувство естественное одно, сему научает нас самое действо святого ведения (просвещенный благодатью разум). Преступлением Адамлим оно разделилось на два действа; но Святым Духом оно опять делается единым и простым. Этого однако же никто не может увидеть в себе, кроме тех одних, которые, в чаянии будущих благ, охотно отрешаются от благ жизни сей, и воздержанием иссушают всякое вожделение телесных чувств. Ибо только в таковых ум, по причине полного беспопечения, здраво и бодренно совершая свои движения, может чувством неизреченно вкушать божественную благостыню, и в тоже время по мере своего преуспеяния сообщать свои радости и телу, безмерным неким словом в любви изъявляя свое обрадование исповеданием, говоря: на Того упова сердце мое, и поможе ми: и процвете плоть моя, и волею исповемся Ему (Пс. 27, 7). Таковое обрадование, бывающее в сем случае в душе и теле есть нелестное напоминание о вечно нетленном житии.

26.

Надобно блюсти ум несмущенным, чтоб различать верно помыслы, от Бога ли они или от дьявола.

Подвизающимся надобно всегда соблюдать мысль свою неволнующеюся, чтобы ум верно мог различать набегающие помыслы, и различая, добрые и богопосланные влагая в сокровищницу памяти, а непотребные и демонские извергая вон из влагалищ естества. И море, когда стоит покойно, бывает видно для рыболовов до самых последних глубин своих, так что тогда не укрывается от них ни одна почти из движущихся там живых тварей; когда же оно взволновывается ветрами, тогда скрывает в непроницаемой мутности своей то, что во время приятной тишины щедро давало видеть; от чего в ту пору искусство рыболовные хитрости устрояющих остается без дела. Это же случается претерпевать и созерцательному уму, особенно когда глубина души возмущается гневом неправедным.

27.

Почему мало вполне знающих падения свои, и что нужно для достижения сего.

Очень не много таких, которые точно знают все свои падения, и которых ум никогда не отторгается от памятования о Боге. Как телесные наши очи, когда здравы, могут все хорошо видеть до малейших комаров и мушек, летающих в воздухе; а когда бывают запорошены, или влажным чем покрыты, тогда что велико и всегда им встречается, то видят, хоть слабо, а что мало, того совсем не ощущают чувством зрения: так и душа, когда вниманием к себе прогонит омрачение, случающееся с нею от мiролюбия, тогда и малые свои падения почитая очень великими, слезы к слезам прилагает с великим благодарением, сокрушаясь о том, – как сказано: праведнии исповидятся имени Твоему (Пс. 139, 14); а когда одержима бывает мiролюбивым расположением, тогда если совершит убийство, или другое что достойное наказания, чувствует еще не много, других же падений никаких и заметить не может, даже нередко почитает их за добродетели, и не стыдится с жаром защищать их, несчастная.

28.

Как святой Дух очищает душу, и что должны мы делать для сего.

Очистить ум только Духа Святого есть дело. Ибо если не придет Креплиший Сей, не поймает и не свяжет хищника оного (Лук. 11, 22), то похищенное им никак не может быть высвобождено. Подобает убо всякими добродетелями, наипаче же миром душевным упокоевать в себе Духа Святого, чтоб иметь в себе светильник разума всегда светящим; потому что, когда он непрестанно светит в сокровенностях души, тогда не только явны бывают в уме даже малые темные прилоги бесовские, но и бездейственны и неустойчивы, будучи обличаемы Святым оным и преславным Светом. Почему Апостол и говорит: Духа не угашайте (1 Сол. 5, 19), т.е. не оскорбляйте (Еф. 4, 30) благостыни Святого Духа злыми делами или помышлениями, чтоб не лишиться всепобедительного оного светильника. Ибо не присносущный и животворный угасает при сем Дух, но Его опечаление или лучше отвращение оставляет ум наш ожестелым и чуждым света ведения.

29.

О единости чувства душевного прежде греха и разделении его по причине греха, – и о том, когда желание неразумное соединяется и бывает согласно с разумным.

Едино есть, как я сказал, естественное в душе чувство [ибо известные пять телесных чувств суть особое дело; они служат потребностям тела, как научает нас всесвятой и человеколюбивый Дух Божий]; но оно ныне в проявлениях движений души разделяется на двое, по причине поползновения на недоброе, приразившееся к уму чрез преслушание. Почему, то оно влечется страстной частью души, – от чего мы сладостно сочувствуем благам житейским; то соуслаждается разумному мысленному ее движению, – поскольку ум наш, когда мы целомудрствуем, с вожделением устремляется тещи к небесным красотам. Если потому мы придем в навык презирать блага мiра сего, то сможем наконец и земное вожделение души привести в согласие с разумным ее настроением, в силу общения Духа Святого, сие в нас домостроительствующего. Ибо если Его Божество действенно не озарит сокровенностей нашего сердца, то мы не возможем нераздельным чувством, т.е. всецелым расположением души вкусить небесного блага.

30.

Когда и как чувством ума различаются истинные утешения от ложных.

Чувство ума есть вкус его, верно различающий духовные вещи. Как телесным нашим чувством вкуса в здравом состоянии не погрешительно различая хорошее от нехорошего, приятного желаем (от неприятного же отвращаемся): так и ум наш, когда начинает действовать в добром настроении и в полном беспопечении о преходящем, может богато ощущать божественное утешение и нимало не быть увлекаемым ничем противным тому. Ибо как тело, земных вкушая сластей, приобретаем опытность в чувстве сем безошибочную: так и ум, когда поднимается выше плотского мудревания, может нелестно вкушать и различать утешение Святого Духа, как говорится: вкусите и видите, яко благ Господь (Пс. 33, 9), и имея память о сем вкушении по действу любви незабвенною, не погрешительно различать лучшее, по слову Св. Апостола: и о сем молюся, да любовь ваша паче и паче избыточествует в разуме, и во всяком чувстве, во еже искушати вам лучшая (Фил. 1, 9).

31.

О ложном утешении сатаны, напускаемом во время упокоения сном, и как ум рассеивает его теплым призыванием имени Иисуса и самого сатану обращает в бегство.

Когда ум начнет ощущать благодатное утешение Святого Духа, тогда и сатана свое влагает в душу утешение в кажущемся сладким чувстве, во время ночных успокоений, в момент тончайшего некоего сна (или засыпания). Если в это время ум окажется держащим в теплейшей памяти святое имя Господа Иисуса, и как верным оружием против прелести, воспользуется сим пресвятым и преславным именем; то лукавый обольститель оный тотчас удаляется, но за то возгорается наконец бранью против души своим лицеем (а не помыслами). Так ум, точно распознавая обманчивые прелести лукавого более и более преуспевает в различении духовных вещей.

32.

О добром утешении души, в бодрственном ли состоянии или во время успокоения сном бывающем, и как сатана покушается во время сна прельстить душу ложным утешением.

Благое утешение бывает или в бодрственном состоянии тела, или при погружении его в сон, когда кто в теплом памятовании о Боге, как бы прилеплен бывает любовью к Нему; а утешение обманчивое, прельстительное, как я сказал, бывает всегда в то время, как подвижник приходит в тонкое некое дремание, или забытье, при памятовании о Боге посредственном. То, происходя от Бога, явно влечет души подвижников благочестия в любви Божией в сильном излиянии душевных чувств; а это обыкновенно обвевает душу неким ветром обманчивой прелести и во время сна телесного покушается похитить чувство вкушением чего-то приятного, не смотря на то, что ум в известной мере здравствует в отношении к памятованию о Боге. – Итак если, как я сказал, ум окажется в такое время трезвенно памятующим о Господе Иисусе. то тотчас рассеивает это обманчиво кажущееся приятным дыхание врага, и с радостью выступает на борьбу с ним имея готовое против него оружие, по благодати, в прехвальной опытности своей духовной.

33.

Как радость о Духе Святом распознается от лживой бесовской, и когда дьявол приступает к обольщению лживым утешением.

Если душа неколеблющимся и немечтательным движением воспламенится к любви Божией, влеча некако в глубину сей неизреченной любви и самое тело, – в бодрствовании ли то, или, как я сказал, при погружении в сон воздействуемого святою благодатью подвижника, между тем как душа совершенно ни о чем другом ни помышляет, кроме того одного, к чему возбуждена; – то ведать надлежит, что это есть действо Святого Духа. Будучи вся преисполнена приятных чувств от неизрёченной оной божественной сладости, она и не может в ту пору помышлять ни о чем другом, а только чувствует себя обрадованной неистощимой некоей радостью. Если же при таком возбуждении, ум воспримет колебание некое сомнительное, или нечистое какое помышление, и если при сем Святым Господним именем будет пользоваться для отвращения зла, а не паче по одной любви к Богу; – то ведать надлежит, что утешение это – от прельстителя, и есть только призрак радости. Радость такая со вне навевается, и является не как качество и постоянное расположение души; видимо, тут враг хочет опрелюбодействовать душу. Видя, что ум начинает проявлять верную опытность своего чувства, он и своими некими утешениями, кажущимися благими, подступает утешать душу, в ожидании, что она, будучи развлекаема этою блажной мокротной сластью не распознает своего смешения с обольстителем. По сим признакам можем мы распознавать духа истины и духа лестча (1 Ин. 4, 6). – Никому впрочем невозможно ни божественной благости чувством вкусить, ни горести бесовской ощутительно испытать; если кто не удостоверится в себе, что благодать во глубине ума его сотворила себе обитель, а злые духи гнездятся негде окрест членов сердца. Бесы же отнюдь не хотят, чтоб люди как-нибудь удостоверялись в этом, дабы ум, верно зная это, не вооружался против них непрестанной памятью о Боге.

34.

О двоякой любви – естественной и духовной (благодатной) и об отличиях каждой.

Есть любовь в душе естественная, и есть от Святого Духа в нее изливаемая. Та, если захотим, приходит в соразмерное движение и от нашей воли; почему удобно расхищается злыми духами, коль скоро перестаем в усиленном напряжении держать свое произволение. А эта так пламенит душу любовью к Богу, что все части души прилепляются к неизреченной сладости божественного возлюбления в безмерной некоей простоте расположения; ибо тогда ум, как бы чреват бывая от духовного (благодатного) действа (енергии) источает обильный некий поток любви и радования.

35.

О благодати Божией, как она одна умиряет волненные движения души.

Как море волнуемое, когда возливают на него елея, обыкновенно стихает, потому что тучность елея, препобеждает силу воздымающей волны бури: так и душа наша, умащаемая благодатью Святого Духа, сладостной исполняется тишиной; потому что, – по слову Пророка: обаче Богови повинися душе моя (Пс. 61, 6), – тогда к обрадованию ее пресекается всякое в ней волнение, уступая приосеняющей ее благостыни Духа, и порождаемому тем бесстрастью. Почему какие бы потрясения ни покушались в ту пору произвести в душе бесы, она пребывает мирствующей в себе и всякого полной радования. Но в такое состояние никто не может прийти, ни пребывать в нем, если не будет непрестанно отрезвлять и услаждать душу свою страхом Божиим; ибо страх Господень приносит подвизающимся некий вид непорочности и чистоты. Страх Господен чист, говорит Пророк, пребываяй в век века (Пс. 18, 10).

36.

Как и когда душа может ощутить славу Божию; и о лживости дьявола, показывающего иногда свет, или нечто похожее на свет.

Никто, слыша о чувстве ума, да не воображает, будто слава Божия является ему чувственно. Мы говорим, что душа, когда бывает чиста, неизреченным неким вкушением ощущает божественное утешение, но не так, чтоб при сем чувственно являлось ей что-либо из невидимого; ибо ныне мы верою ходим, а не видением, как говорит блаженный Павел (2 Кор. 5, 7). Почему, когда кому-либо из подвизающихся явится свет, или зрак какой огневидный, или глас, пусть он ни под каким видом не принимает за истинное такое явление. Ибо это явно есть прелесть вражия, – и многие, с которыми это случалось, по неведению, сбивались с пути истинного. Мы же знаем, что пока живем страннически в тленном теле сем, устраняемся от Бога (2 Кор. 5, 6), – т.е. не имеем возможности видимо видеть ни Его, ни дивных вещей Его пренебесных.

37.

О снах, Богом посылаемых, и дьяволом навеваемых и о разности их.

Сны являющиеся душе по любви Божией, суть необманчивые указатели здравия душевного. Они не изменяются из одного образа в другой, не наводят страха, не возбуждают смеха, или внезапного опечаления, но приступают к душе со всею тихостью, и преисполняют ее духовного радования; почему душа, и по пробуждении тела, со всем вожделением ищет этого испытанного во сне обрадования. У бесовских мечтаний все бывает противно сему, – не пребывают они в одном и том же образе, и вида своего не показывают долго не смятенным; потому что тем, чего нет в их произволении, но что заимствуют они из своей только лживости, долго довольствоваться они не могут. При этом они много говорят и обещают великого, а еще больше угрозами стращают принимая на себя нередко вид воинов; иногда припевают душе и что-нибудь льстивое с шумным криком. Ум, когда чист бывает, скоро распознает их, и – иногда мысленным напряжением пробуждает тело, а иногда охотнее остается в том же положении, радуясь, что возмог распознать их лукавство и в том же сне обличая их, и тем подвигая их на великий против себя гнев. – Бывает, впрочем, что и добрые сны не радость приносят душе, а печаль некую сладостную, и слезу неболезненную. Это случается с теми, которые преуспели уже в великом смиренномудрии.

38.

О добродетели неверования никаким снам.

Мы изложили, как различать сны хорошие и худые, основываясь на том, что сами слышали от опытных старцев. Да довлеет однако же нам паче, как великая добродетель, то правило, чтоб отнюдь не верить никакому сонному мечтанию. Ибо сны наибольшей частью бывают не что иное, как идолы помыслов, игра воображения или еще, как я уже говорил, бесовские над нами наругания и забавы. Если, держась сего правила, мы иногда не примем такого сновидения, которое послано будет нам от Бога, то не погневается за это на нас любвеобильный Господь Иисус, ведая, что мы дерзаем на это из опасения бесовских козней. Ибо хотя предреченный способ различения снов верен; случается однако же, что душа, по некоему восхищению вражьему нечувствительно, и непроизвольно будучи осквернена, – без чего, как думаю, никто не обходится, – теряет след верного различения и верит снам не добрым, как добрым.

39.

Пример в доказательство того, что Бог никому не ставит в вину неверия посылаемым от Него снам.

Да послужит нам в доказательство сказанного следующий случай: господин после долгого отсутствия, возвратясь домой, стоит ночью у ворот и зовет раба, чтоб отворил; раб, не распознавая точно, господин ли это, решительно отказывает ему в этом, боясь, чтоб, обманувшись сходством голоса, не впустить злодея, и не сделаться, предателем вверенного ему господином имущества; и господин, когда настал день, не только не разгневался за это на него, но напротив великими превознес его похвалами. что голос его самого счел обманом, не желая утратить что-либо из его имущества.

40.

О видении душой духовного в себе света, о светах вражеских и о том, как сделать, чтоб, живя в мiре быть чужду мiра.

Что ум наш, когда начнет в нем ощутительно действовать божественный свет, делается весь светлым, так что сам богато видит сей, сущий в нем, свет, в этом не должно сомневаться. Так всегда бывает, коль скоро душа сильно возгосподствует над страстями. Но бывает, что нечто подобное призрачно является в уме и от злокозненности вражеской, то как свет, то как огнь. как учит божественный Павел, говоря, что и сатана иногда преобразуется в Ангела светла (2 Кор. 11, 14). Почему не должно в такой надежде, (т.е. в надежде видеть свет в себе) приступать к прохождению подвижнического жития, чтоб сатана не нашел поэтому души предуготованной к восхищению ее в прелесть и не восхитил в самом деле. Но должно то одно иметь при сем в виду, чтоб достигнуть любви к Богу всем чувством и с полным удостоверением сердечным, – что и есть любить Бога всею душой, всем сердцем и всем помышлением (Лк. 10, 27). В ком действуется сие благодатью Божией, тот, живя в мiре, чужд бывает мiра.

41.

О послушании, – что оно есть величайшая из добродетелей, есть дверь любви и предводительница всех добродетелей.

Послушание есть, как достоверно известно, первое в числе вводных (новоначальных) добродетелей добро; ибо оно отсекает кичение, и порождает в нас смиренномудрие. Почему бывает входной дверью любви ко Христу – Богу для тех, кои с сердечным расположением держатся его. Отложив его Адам ниспал во глубину ада. Господь же возлюбив его, в силу домостроительства нашего спасения, послушлив был Отцу Своему даже до креста и смерти (Фил. 2, 8), – и это тогда, как ни в чем не меньше был величества Его, – чтоб, своим послушанием загладив вину преслушания человеческого, тех, кои поживут в послушании, возвести к блаженной и вечнующей жизни. Итак, тем, кои восприемлют борьбу с гордынею дьявольской, прежде всего должно возревновать о сей добродетели, – и она, предшествуя, незаблудно покажет им потом все стези добродетелей.

42.

О том, что воздержание должно держать во всем, чтоб не одни телесные стяжать добродтели, но и те, кои очищают внутреннего человека.

Воздержание есть принадлежность всех добродетелей; почему подвизающийся должен от всего воздерживаться (1 Кор. 9, 25). Как, когда отнят будет какой-нибудь наималейший член человеческого тела, весь вид человека делается безобразным, как-нибудь мало то, чего в нем не достает: так и когда кто об одной лишь какой вознерадит добродетели расстраивает все благолепие воздержания, хотя и не видит того. Почему должно не только телесные люботрудно проходить добродетели, но и те, которые имеют силу внутреннего нашего очищать человека. Ибо какая польза тело соблюдать девственным, когда душа блудодействует с бесом непослушания? Или как увенчается тот, кто от чревоугодия и всякой другой похоти телесной блюдет себя, а о кичении и славолюбии небрежет, не стерпевая даже и малейшего оскорбления; тогда как ведает, что свет правды имеет уравновесит чашу (воздаяния) с делами правды только тех, кои совершали их в духе смирения?

43.

О пользе и образе хранения воздержания в нище.

Все бессловесные похоти подвизающимся так должно возненавидеть, чтоб эта ненависть к ним обратилась у них в навык. Воздержание же в пище так надлежит соблюдать, чтоб никто никогда не доходил до почитания мерзким какого-либо из яств. Это бесовское дело и есть клятвы близ. Ибо мы не потому воздерживаемся от некоторых яств, что они по природе злы, – да не будет! – но для того, чтоб воздерживаясь от них, соразмерно укротить пламенеющие члены плоти; еще же и для того, чтоб остающаяся у нас от потребления пища, была обращаема в удовлетворение насущной нужды бедных, – что есть признак искренней любви.

44.

Как сделать, чтоб легко было отказываться от сласти яств и других удовольствий.

От всего предлагаемого для еды и питья есть и пить со благодарением Богу, нисколько не противно закону видения; ибо вся в созданиях Божиих добра зело (Быт. 1, 31). Но самоохотно воздерживаться от многоедения и сладкоедения весьма благоразумно и премудро. – Только отказываться так самоохотно от предлежащих сластей мы не можем, если самым делом и опытом не вкусим божественной сладости всем чувством.

45.

Об изгнании излишнего воздержания, чтоб тело оставалось крепким для подвигов духовных.

Как множеством яств обременено будучи, тело наше делает ум каким-то беспечным и неподвижным: так и будучи измождено чрезмерным воздержанием делает созерцательную часть души унылою и несловолюбивою (м.б. не охочею рассуждать). Подобает убо образ питания телесного соразмерять с состоянием сил и крепости тела: когда оно здорово, утеснять его, сколько потребно, а когда немоществует, послаблять ему несколько. Подвизающемуся не следует расслабевать телом, но быть в силе, сколько требуется для подвига, чтоб хотя телесными трудами очищалась надлежаще и душа.

46.

Об умалении обычной строгости воздержания по случаю прихода братий или других странников.

Когда, при приходе каких-либо братий, или какого-либо странника, тщеславие, пользуясь сим случаем, придет в движение и, надымая нас своим ядом, станет подстрекать не нарушать своего о пище устава; тогда наипаче благопотребно послабить несколько меру обычного пищеприятия. Ибо таким образом мы и беса отошлем от себя с оплакиванием безуспешности своего покушения, и закон любви рассудительно исполним, и тайну воздержания нашего чрез послабление его сохраним невыказанной.

47.

О посте и других телесных добродетелях, – что они одни без сердечного благонастроения не имеют цены пред Богом.

Пост, хотя как орудие, благоустрояющее хотящих к целомудрию, имеет цену, но не пред Богом. Почему подвижникам благочестия не должно высокоумствовать по поводу его, но от единой веры в Бога чаять достижения своей цели. И мастера по какому-либо искусству в совершенстве своей искусности удостоверяют не добротностью своих орудий, но терпеливо заканчивают какое-либо изделие, и оно уже служит показателем, насколько они искусны в своем мастерстве.

48.

О пользе умеренности в питии для духовного в душе плодоношения.

Как земля умеренно напояемая, с большим приплодом изращает вметаемое в нее чистое семя, а упояемая слишком обильными дождями приносит только терния и волчцы: так и земля сердца, когда употребляем вина в меру, естественные свои семена, являет чистыми, а всеваемые в нее Духом Святым износит добролиственными и многоплодными; когда же чрез меру одождим ее многопитием, износит только терния и волчцы всеми помыслами своими.

49.

О неумеренности в питии, как она вызывает срамные похотения.

Когда ум наш плавает в волнах многопитья, тогда не только на образы во сне представляемые ему бесами смотрит страстно, но и сам в себе рисуя некие красивые лица, такими мечтаниями своими, как какими живыми существами, услаждается с раждежением. Ибо когда похотные части тела разогреются от винной теплоты, тогда нуждение некое налегает на ум представлять в себе сластолюбно такие тени страсти. Почему надлежит нам, соблюдая мерность, избегать вреда от излишества бывающего. Тогда ум, не имея подвигающей его на живописание греха сласти, пребывает весь не мечтательным и, что еще лучше, бессластным.

50.

Об избегании употребления раздражающих аппетит напитков, искусственно приготовляемых.

Желающим укротить воздымающиеся члены тела не должно касаться искусственно приготовляемых напитков, которые хитрецами такого изобретения называются предпитием по той причине, что они обыкновенно пролагают в чрево путь множеству яств. Ибо не только качество их бывает во вред подвизающимся телам, но и самое безмысленное смешение входящих в их состав веществ, сильно поражает богобоязненную совесть. Ибо чего такого не достает в естестве вина, чтоб нужда належала примешением разных сластей смягчать его крепость?

51.

Чему хотел научить Господь, прияв на Кресте оцта из губки, надетой на трость.

Господь наш, и сего священного (подвижнического) жития учитель, Иисус Христос оцтом был напоен во время страдания своего от тех, кои служили повелениям дьявола, чтоб оставить нам, как мне кажется, ясный образец, с каким расположением должны мы проходить священные подвиги. Сим он как бы сказал: подвизающимся против греха не должно употреблять сладких яств или питий; но паче должно терпеливо переносить горечь брани. Можно приложить и значение иссопа к губке, чтоб чрез тот и другую совершеннее представить образ нашего очищения. Тот, как вещь жесткая, представляет свойство подвигов, а эта, как вещь, употребляемая при омовениях, напоминает о полном совершенстве очищения.

52.

Духовным не следует ходить в баню; и почему.

Ходить в баню никто не сочтет грешным, или неразумным; но воздержания ради удаляться и от этого, я называю делом и мужественным и целомудреннейшим. Ибо в таком случае ни тело наше не разблажается сластным оным омовением, ни в душе не возбуждается воспоминание о бесславном обнажении Адама, чтоб подобно ему заботиться о листвиях для прикрытия второй срамоты обнажения. Особенно это необходимо для нас, которые не давно высвободясь из пагубного растления жизни сей должны всячески стараться пребывать в неразлучном единении с красотою целомудрия непорочной чистотою своего тела.

53.

Почему в киновиях надо приглашать врача для излечения болезни; и что в таких случаях должно делать живущим уединенно в пустыни.

Врача приглашать во время недугов ничто не препятствует. Бог провидел, что будет нужда во врачевательном искусстве и благоволил, чтоб оно наконец составилось на основании опытов человеческих; для того наперед дал бытие и врачевствам в ряду творений. Впрочем не на них должно полагать надежду уврачевания, но на истинного нашего врача и Спасителя, Иисуса Христа. Это однако ж я говорю тем, которые жизнь подвижническую проводят в киновиях или в городах, по той причине, что они, судя по течению приключающихся с ними обстоятельств, не всегда могут иметь непрестающим действо веры, будучи окружены любовью, – а то и по той, чтоб не впадали они в тщеславие и в искушение дьявола, по которым некоторые из них при многих объявляют, что не имеют нужды во врачах. Если же кто отшельническую жизнь проводит в местах пустынных с двумя или тремя единонравными братиями, то каким бы недугам ни подвергался он, да предаст себя Единому Господу, целителю всякой нашей болезни и немощи. По Господе он в самой пустыни имеет довольное утешение в болезнях, К тому же, как действо веры может у него неоскудеть никогда, так и выставить напоказ свою добродетель терпения не имеет он возможности, будучи прикрыт доброю завесою пустыни. Для сего то Господь и вселяет единомысленные в дом (Пс. 67, 7).

54.

Что показывает малодушие в болезнях, и что благодушие.

Когда мы крайне тяготимся приключающимися нам расстройствами телесного здравия, ведать должно, что душа нагая еще порабощена телолюбию. Почему как вещественных вожделевая услаждений, не хочет она отрешиться от житейских благ, так великой почитает тяготою – не иметь по причине болезней возможности пользоваться приятными для плотской жизни вещами. – Если же она с благодарностью переносит прискорбности из за болезни, то это знак, что она недалеко от пределов бесстрастия. Почему с радостью ожидает она тогда и самой смерти, как виновницы вступления в истинную жизнь.

55.

Что потребно, чтобы душа не услаждалась благами сего мiра, а паче желала разрешиться от тела.

Душа не возжелает разрешиться от тела, если не сделается совершенно равнодушной к воздуху сему ( – т.е. ко всему житейскому и мiрскому). – Все чувства телесные сопротивляются вере, так как чувства вкушать ищут только настоящего – присущего, а вера обещает богатство благ будущих. Почему подвизающемуся никогда не подобает помышлять ни о древесах ветвистых и тенистых, ни об источниках добротечных, ни о лугах доброцветных, ни о домах благолепных, ни о беседах с родными приятных, – равно как воспоминать и о богатых приношениях, если случалось быть ими почтенным. Но ему надлежит тем, что необходимо пользоваться с благодарностью, жизнь же сию почитать неким странническим путем, чуждым всякого плотского утешения. Ибо только таким образом стеснив свою мысль, возможем мы обратить ее всю на стезю, ведущую в живот вечный.

56.

Как не мирное пользование телесными чувствами затрудняет памятование о Боге и заповедях Его, и как избегнуть сего зла.

Что зрение, вкус и прочие чувства рассеивают память сердца, когда пользуемся ими без меры, об этом, первая возвещает нам Ева. Ибо пока не взглянула она на заповеданное древо сластолюбно, дотоле тщательно помнила заповедь Божию: чего ради как бы покрываемая крылами любви Божией, не ведала она и наготы своей. Когда же воззрела на то древо сластолюбно, коснулась его с великим похотением и наконец вкусила от плода его с неудержимым вожделением; тотчас восприяла склонность к плотскому самоуслаждению и как обнаженная сочетавшись с сею страстью, все свое вожделение предала взысканию вкушения настоящих утех, примесивши по действию видимой привлекательности плода, к своему падению и падение Адама; вследствие чего уму человеческому стало затруднительно памятовать о Боге, или о заповедях Его. Мы же, всегда с непрестанной памятью о Боге взирая во глубину сердца своего, будем проводить сию, падкую на прелести жизни, как слепые очами; ибо любомудрию воистину духовному свойственно сохранять не парительным присущий в нас позыв видеть красное еже видити. Этому и многоопытнейший Иов научает нас, говоря: аще и в след ока моего иде сердце мое (Иова 31, 7). Такое действование есть верный признак крайнего воздержания.

57.

Как бывает, что ходящий духом не ведает вожделений плотских, и дьявол тщетно искушает его чистоту.

Всегда пребывающий в сердце своем, далек от всех красных жизни сей вещей; и ходя духом похотей плотских изведовать не может. Поелику таким образом таковой шествие свое совершает в ограждении добродетелями, сии самые добродетели имея как бы привратными стражами своего града чистоты; то все козни бесов против него остаются безуспешными, хотя иной раз стрелы сей общей всем похоти достигают даже до окон естества.

58.

Об унынии, нападающем иногда по отгнании похотений плотских, – каково оно и как его прогонять.

Когда душа начнет уже не похотевать красных земных вещей, тогда прокрадывается в нее большей частью некий унывный дух, который ни охотно потрудится в служении слова не допускает ее, ни твердого желания будущих благ не оставляет в ней, еще же и эту привременную жизнь представляет крайне непотребной, как не имеющую достойных дел добродетели и самое ведение уничижает, как дарованное и другим многим, или ничего особенного нам не возвещающее. Сей теплохладной и разленяющей страсти мы избежим, если в крайне тесные вставим пределы нашу мысль, держа во внимании одну память Божию; ибо только таким образом дух, востекши в свойственное ему горение может отгнать от себя неразумное оное разленение.

59.

Коль велика помощь в духовном подвиге от непрестанного теплого поминания имени Иисусова во глубине сердца.

Ум наш, когда памятью Божией затворим ему все исходы, имеет нужду, чтоб ему дано было дело какое-нибудь, обязательное для него, в удовлетворение его приснодвижности. Ему должно дать только священное Имя Господа Иисуса, Которым и пуст всецело удовлетворяет он свою ревность в достижении предположенной цели. Но видать надлежит, что, как Апостол говорит, никтоже может рещи Господа Иисуса, точию Духом Святым (1 Кор. 12, 3). С нашей стороны требуется, чтоб сказанное речение (Господи Иисусе Христе и проч.) умом в себе утесняющимся непрестанно было изрекаемо в сокровенностях его так, чтоб при этом он не уклонялся ни в какие сторонние мечтания. Которые сие святое и преславное имя непрестанно содержат мысленно во глубине сердца своего, те могут видеть и свет ума своего (ясность мысли, или определенное сознание всех внутренних движений). И еще: сие дивное Имя, будучи с напряженной заботливостью содержимо мыслью, очень ощутительно попаляет всякую скверну, появляющуюся в душе. Ибо Бог наш огнь поедаяй есть всякое зло, как говорит Апостол (Евр. 12, 29). Отсюда наконец Господь приводит душу в великое возлюбление славы своей; ибо преславное то и многовожделенное Имя, укосневая чрез памятование о нем ума в теплом сердце, порождает в нас навык любить благостыню Его беспрепятственно; потому что нечему уже тогда полагать тому препону. И сие то есть бисер оный многоценный, который стяжают, предав все свое имение с неизреченной радостью об обретении Его.

60.

О двоякой радости, – начальной и совершенной, и о слезах средних между ними.

Иная есть радость началовводная, и иная завершительная: та не непричастна мечтаний (о себе), а эта сильна смиренномудрием; посреди же их – печаль боголюбивая и неболезненный плач. Яко во множестве мудрости множество разума, и приложивый разум, приложит печаль (Екклис. 1, 18). Сего ради надлежит прежде началовводной радостью призвать душу к подвигам; потом предать ее обличению и искушению истиной Духа Святого, как о прежде содеянных грехах, так и о содеваемых еще поползновениях в самозабвении. Во обличении их бо о беззаконии наказал еси человека, и истаял еси, яко паучину душу его (Пс. 38, 12). Чтоб после того как обличение Божие искусит ее, как в горниле, она восприяла действо немечтательной радости в теплом памятовании о Боге.

61.

О забвении Бога и восстановлении памятования о Нем, о причинах первого, и средствах ко второму, и о высшем его проявлении.

Когда душа возмущается гневом, или отягчается многоедением, или сильной печалью омрачается, тогда ум не может держать памятования о Боге, хотя бы и понуждаем был к тому как-нибудь. Ибо весь будучи омрачен лютостью сих страстей, бывает он тогда совершенно чужд собственного чувства; почему желание не имеет где наложить свою печать, чтоб чрез то ум мог носить незабвенным и неизменным вид богомыслия, так как тогда память его огрубевает по причине суровства страстей. – Когда же она бывает свободна от таких возмущений, тогда, если иногда и успеет забвение на мгновение украсть мысль о возлюбленном Господе, ум, восприяв свою энергию и живость, тотчас опять с жаром емлется за многовожделенную оную и спасительную ловитву; ибо тогда сама благодать и сбогомысльствует душе и совзывает: Господи Иисусе Христе! подобно тому, как мать, уча дитя свое многократно повторяет вместе с ним Имя – Отец, пока не доведет его до навыка, вместо всякого другого, подсильного дитяти слова, ясно произносить – Отец, даже и во сне. Посему Апостол говорит, – что Сам Дух способствует нам в немощах наших; о чесом бо помолимся, якоже подобает не вемы, но Сам Дух ходатайствует о нас, воздыхании неизглаголанными (Римл. 8. 26). Ибо, так как мы младенчествуем пред совершенством сей молитвенной добродетели; то всеконечно имеем нужду в Его помощи; чтоб, когда неизреченная Его сладость обымет и усладит все наши помыслы, мы всем расположением подвиглись памятовать о Боге и Отце нашем и любить Его. Почему, как тот же дивный Павел говорит, о Нем вопием: Авва Отче (Рим. 8, 15), когда Им благонастрояемы бываем призывать Бога Отца.

62.

О гневе, – когда и как можно допускать его.

Гнев больше всех других страстей обыкновенно встревоживает и в смятение приводит душу; но есть случаи, когда он крайне для нее полезен. Так, когда несмущенно гневаемся на нечествующих, или другим каким образом бесстыдствующих, да спасутся, или по крайней мере устыдятся, тогда душе нашей доставляем тоже что кротость; потому что в таком случае всячески споспешествуем целям Божией правды и благости. Также когда поднимаются в душе женолюбивые движения, тогда, разгневавшись посильнее на этот грех, отрезвляем нередко душу и придаем ей мужескую силу противостоять ему. А что, находясь в крайнем расстройстве духа, можем мы, запретив гневно самому духу расстроителю, возвышаться мудреванием даже над ужасами, коими хвалится подавлять нас смерть, в этом не должно сомневаться: что желая показать нам, Господь, при воскрешении Лазаря, сначала запретил в духе аду и ободрил себя и потом уже несмятенной волею как и всегда делал все, что ни делал, возвратил телу Лазареву душу. Так что, как мне кажется, целомудрый гнев дан естеству нашему Создавшим нас Богом более как орудие правды; и если бы Ева воспользовалась им против змия, то не подпала бы пагубному действию страстного оного похотения. Почему полагаю, что пользующийся целомудро гневом по ревности к благочестью, более одобрительным окажется на весах праведного воздаяния, нежели тот, кто по неподвижности ума, никогда не подвигается на гнев; так как у этого, его правитель человеческих мыслей и чувств остается необученным, а тот, на конях добродетели восседя, всегда в борьбе пребывает, и носится среди полчищ бесовских, непрестанно обучая в страхе Божием четвероконницу воздержания, которую Св. Писание назвало колесницей Израилевою, как находим в описании взятия на небо божественного Илии (4 Цар. 2, 12). Иудеев первых Бог многоразлично обучал четырем добродетелям; почему и взят был на небо таковой и толикий питомец мудрости (мужества, правды и воздержания), конями имея, как мне кажется, сии добродетели свои, когда взял его дух в веянии огня.

63.

Совершенному в духовной жизни не подобает судиться.

Сподобившийся святого ведения и вкусивший сладости Божией ни тягаться никогда не должен (когда кто на него жалобу подает), ни сам поднимать против кого тяжбу, хотя бы кто стянул с него одежду, в которую одет; ибо правда властей века сего ниже правды Божией, – или лучше, она ничто пред правдою Божией; да и какое различие между чадами Божиими, и людьми века сего, если не то, что правда этих последних нейдет в сравнение с правдою тех первых; почему и называется та правдою человеческой, а эта правдою Божией. Так и Господь наш укоряем противу не укоряше, и стражда не прещаше (1 Петр. 2, 23); а напротив не только снятие одежды перенес в молчании, но, что несравненно выше, молился Отцу о спасении злодейски действовавших против Него. Люди же мiра не перестанут тягаться, пока с лихвою не получат искомого от тех, с коими тягаются, особенно когда ищут роста на долг: так что их правда бывает часто началом великой неправды.

64.

Лучше, предав терпимую неправду Суду Божию, внимать молитве и хранению сердца, чем судиться.

Слышал я, как некие благочестивые говорят, что не должно всякому позволять расхищать то, что имеем для своего содержания и для упокоения бедных; чтобы, снисходя такому злу, не сделаться нам виновными во грехе обижающих нас, и особенно, когда терпим это от христиан, – Но так поступать ничто другое есть, как желать спасать больше свое, чем себя самих. Ибо, если я, оставив молитву и внимание своему сердцу, начну искать суда на обидевших меня и корпеть в сенях судилищ, то явно, что для меня искомое гораздо дороже собственного моего спасения, чтоб не сказать, и самой спасительной заповеди. И как явлюсь я последователем евангельской заповеди, повелевающей мне: и от взымающего твоя не истязуй (Лк. 6, 30), если, по слову Апостольскому, не стану с радостью принимать разграбление имений своих (Евр, 10, 34), когда она (заповедь) и того, кто по суду обратно получает, в чем насилован, не освобождает от греха лихоимания? Тленные (временные или тленными о тленных вещах производимые судилища) не могут отменить нетленного Божия Суда; и виновный тем законам удовлетворять должен, которым подлежит его дело, и по которым ему следует защищаться. Доброе убо есть дело перетерпевать насилие от хотящих онеправдовать нас, и молиться о них, чтобы ради их покаяния, а не ради возвращения ими нам того, что они у нас похитили, отпущено было им прегрешение лихоимства. Ибо правда Божия хочет, чтоб мы самого лихоимца, а не олихоимствованное им, некогда прияли свободным от греха чрез покаяние.

65.

Продай все и раздай бедным; к сему паче всего располагает смирение.

Очень пригодно и паче всего душеполезно, познав истинный путь благочестия, тотчас все свое распродать и раздать полученное от того нищим, по заповеди Господа, и не попускать себе, под видом желания всегда иметь возможность исполнять заповедь (о помогании бедным) преслушать сие спасительное повеление (о раздании за раз всего). От сего будет у нас, во первых, добрее беспопечение, а отсюда потом не подлежащая наветам нищета, которая сама горняя мудрствует, и другим не подает повода к неправым искам на нас, когда у нас ничего уже не будет, чем мог бы воспламеняться огнь лихоимания у лихоимцов. Согреет же нас тогда, паче всех других добродетелей, смиренномудрие и в своих недрах упокоит, как нагих; подобно тому, как мать взяв на руки дитя свое, упокоевает и согревает его в объятиях своих, когда оно, по младенческой простоте своей, скинув одеяние свое, далеко отбрасывает его от себя, по великому незлобию своему находя более для себя приятной наготу, чем пестротную красоту одеяния своего. Ибо сказано: храняй младенцы Господь: смирихся и спасе мя (Пс. 114, 5).

66.

Все раздать – путь к смирению.

Господь потребует от нас отчета в милостыне подаянии, поскольку кто имеет, а не поскольку не имееет (1 Кор. 8, 12). Посему если я, в страхе Божием с горячим благорасположением, покорствуя повелению Господа, все, что имел бы раздавать многие годы, раздам в короткое время, в чем еще буду укоряем, когда уже ничего не имею? – Но скажет кто: (если все раздадим), откуда же потом будут получать милостыню бедные, которые теперь кормятся от наших посильных подаяний? – Таковому вот какой приличен урок: не дерзай нечто укорное для Бога примышлять, для прикрытия своего любоимания. Не оскудеют у Бога способы попечительно благоустроять создание свое, как делал сие от начала. И прежде, чем сей или оный были возбуждены к милостыне подаянию, оставались ли бедные без пищи, или одежды? Будь убо уверен, что гораздо лучше, тотчас по познании истины, благостно иждить все на послужение бедным, отринув внушаемое пристрастием к богатству неразумное мудрование и горделивость, и возненавидев свои похотения, – что и значит – воз ненавидеть душу свою: чтобы потом, не имея уже поводов радоваться в самовосхвалении постоянному раздаванию имений, унижали мы себя, как ничего доброго не делающие. Ибо пока изобилуем богатством, много услаждаемся раздаянием его, когда бывает на то охота, как с радостью исполняющие божественное повеление; когда же иждивим все, исполняемы бываем смиренными и сокрушенными чувствами, как ничего праведного не творящие. Вследствие сего душа в великом смирении возвращается в себя, чтобы чего не можем уже стяжать каждодневным милостынераздаянием, того сподобляться прилежной молитвою, терпением и смиренномудрием; ибо сказано: нищ и убог восхвалита имя Твое Господи (Пс, 73, 21). К тому же и дар богословствования никому не уготовляется от Бога, кроме тех, кои наперед располагают себя от всего своего отрещись ради славы Евангелия Божия, чтоб в боголюбезной нищете благовествовать о богатстве Царствия Божия. Сие дает разуметь рекший: уготовал еси благостью твоею нищему Боже, и присовокупивший к сему: Господь даст глагол благовествующему силою многой (Пс. 77, 11, 12).

67.

О даре богословствования, – сколько и какие блага от него происходят.

Все дары Бога нашего добры весьма и всеблагоподательны; но ни один из них так не воспламеняет и не подвигает сердца к возлюблению Его благости, как богословствование. Ибо оно, будучи первейшим порождением благости Божией, первейшие и дары подает душе: во первых, оно располагает нас с радостью презирать всякие приятные утехи житейские, так как в нем мы имеем вместо преходящих утех неизрёченное богатство словес Божиих; а потом оно огненным неким изменением ум наш озаряет и чрез то делает его общником служебных духов. Достодолжно убо приготовившись, возлюбленные, потечем к сей добродетели, благолепной, всезрительной, всякое попечение земное посекающей, в озарении света неизреченного ум питающей словесами Божиими, и, – чтоб не говорить много, – словесную – разумную душу к нераздельному общению с Богом – Словом благоустрояющей чрез св. Пророков. Да и в душах людей, – о дивное чудо! – устроив богогласные песни, сия божественная невестоводительница поет громко величие Божии.

68.

Почему ум наш не так скор на молитву, как на богословское созерцание: и сколь необходима молитва для преуспеяния в таком созерцании.

Ум наш большей частью мало расположен бывает к молитве, по причине утеснения его и ограничения молитвенной добродетелью; в богословствование же он охотнее вдается, по причине простора и неограничения божественных созерцаний. Итак, чтоб не давать хода его свободному в себе разглагольствованию и не поблажат его охоте безмерно предаваться выспренним парениям, будем упражняться наиболее в молитве, псалмопении и чтении Писаний, не презирая притом и толкования любомудрых мужей, коих словеса преисполнены истинным ведением веры. Действуя так, мы не только не дадим ему свои речения примешивать к благодатным словесам и не попустим ему, увлекаясь тщеславием, рассеиваться в парениях под действием самодовольства и словоохотливости; но и научимся сохранять его безмечтанным во время созерцания и все почти помышления его сделаем слезоточными. Упокоеваясь в себе в часы безмолвия, наипаче же упоеваясь сладостями молитвы, он не только делается свободным от указанных пред сим страстных движений, но и, паче обновляясь, силы восприемлет легко и беструдно пребывать в божественных созерцаниях, преуспевая вместе с тем и в зрячем рассуждении (практической мудрости) с великим смирением. Ведать впрочем подобает, что молитва выше всякой широты созерцаний; сама же она свойственна только тем, кои во всяком чувстве и извещении преисполнены святою благодатью.

69.

Благодать вначале ощутительнейше действует на душу, а потом сокращает свое действие и даже совсем сокрывает. Как это благотворно для души.

Благодать вначале обыкновенно озаряет душу своим светом с сильным того ощущением; а когда успехи в духовно-христианской жизни подвинутся вперед, тогда она большей частью неведомо для боголюбивой души свои совершает в ней таинства: чтобы после того (по умиротворении души) ввести нас в радовании на стезю божественных созерцаний, как будто бы мы только что призываемы были из неведения в ведение, посреди же подвигов (об умирении души от страстей) блюсти наш помысл не тщеславным. Подобает нам в меру быть ввергаемыми в печаль, как бы мы были оставлены благодатью, да паче смиримся и научимся покорствовать Господним о нас определениям, а потом благовременно входить в радость, благой окрыляясь надеждою: ибо как безмерная печаль вводит душу в нечаяние и безнадежие, так и чрезмерная радость приводит ее к самомнению и кичению. Говорю – о младенчествующих еще жизнью и разумом. Между просвещением благодати и оставлением средина – искушение; а между печалью и радостью средина – надежда. Ибо говорится: терпя потерпех Господа и внять ми (Пс. 39, 2), – и еще: по множеству болезней моих, утешения Твоя возвеселиша душу мою (Пс. 93, 19).

70.

Коль душевредно многословие и благотворно молчание.

Как двери в бане часто отворяемые скоро выпускают внутреннюю теплоту во вне: так и душа, когда много кто говорит, хотя бы говорил все хорошее, испускает память свою (сознательное стояние в строе духовных вещей) словесной дверью. От сего ум лишается наконец чистейших помышлений и по беспорядочному наплыву помыслов смятенную ведет речь к прилучившимся. В таком случае он не имеет уже Духа Святого, хранящего нашу мысль в немечтании: ибо сей Дух благой, как чуждый всякого мятежа и мечтания, бегает многословия. – Молчание же напротив благотворно, будучи матерью премудрых помышлений.

71.

Как подобает боголюбивой душе управлять чувством правды.

Само слово ведения научает нас, что вначале на боголюбивую душу (вступившую на путь богоугождения) многие толпою нападают страсти, особенно же гнев и ненависть. Подвергается же она сему не столько по действию злых духов, сколько по порядку преуспеяния ее в духовной жизни. Ибо пока душа мiрским водится мудрованием, дотоле хотя и видит правду как-нибудь попираемой иными, равнодушной к тому остается: ибо занята будучи вся своими похотениями, о правде Божией не имеет попечения. Когда же она начнет быть выше своих страстей и похотей, тогда, и по отрешению от настоящих вещей и по любви к Богу, она не может уже равнодушно видеть даже во сне правду Божию оставляемой, но гневается и возмущается на злотворцев, пока не увидит этих самых оскорбителей правды защищающими ее достоинство, по действию благочестивого помысла (пришедши в страх Божий и покаявшись). Таким образом она естественно неправедных ненавидит, а праведных крепко любит; потому что око души не бывает окрадаемо (увлекаемо на неправое воззрение), когда ее завеса, – тело, – бывает утончено крайним воздержанием. Впрочем гораздо лучше оплакивать нечувствие неправедных, чем ненавидеть их: ибо хотя они и достойны ненависти, но слово истины не одобряет, чтоб боголюбивая душа была возмущаема ненавистью, потому что, когда в душе ненависть, истинное ведение бездейственно.

72.

Ум богослов и ум – знатель.

Ум богословский, самыми словесами Божиими услаждаемый в душе и палимый, достигает своих мер бесстрастия в достаточной широте. Ибо словеса Господня, как говорится, словеса чиста, сребро разжжено, искушено земли (Пс. 11, 7). А ум знательный, утверждаясь на испытании благодатных воздействий, бывает выше страстей. Вкушает и богослов опыта знательного, если смиреннейшие водворит в себе расположения, причащается и знатель в некоей мере созерцательной добродетели, если не погрешительной имеет рассудительную часть души. Ибо оба сии дарования не случается каждому стяжать в совершенстве; чтоб каждый из имеющих одно из них, дивясь тому, чем превосходит его другой, преуспевал в смиренномудрии с ревностью оправданной жизни. Почему Апостол и говорит: овому Духом дается слово премудрости, иному же слово разума, о том же Дусе (1 Кор. 12, 8).

73.

О молитве гласной и в одном сердце творимой.

Когда душа естественными своими изобилует плодами, тогда велегласнейше совершает и псалмопение свое, и бывает расположена молиться наипаче гласом. Когда же она воздействуема бывает Духом Святым, тогда со всею отрадою и сладостью поет и молится в одном сердце. За первым настроением следует радость мечтательная (от самодовольства); а за вторым – слеза духовная, и потом радование некое безмолвелюбивое: ибо память, при удержании гласа, пребывая теплою, настраивает сердце производить слезотворные некие и в себя углубляющие помышления. В этом во истину можно видеть семена молитвы, со слезами, радостно однако же, сеемые на земле сердца, в верной надежде обильной жатвы (Пс. 125, 5). Впрочем, когда бываем подавляемы большей печалью, тогда надо немного – громче совершать свое псалмопение, радостью надежды подавляя скорбные вопли души, пока это тяжелое облако печали не развеется ветром псаломской мелодии.

74.

О естественном и благодатном Боголюбии.

Когда душа придет в познание себя самой, тогда она и из себя самой износит теплоту некую и стыдение боголюбивое: ибо, не будучи возмущаема заботами житейскими, она любовь некую (к Богу) отраждает из себя в мире, соразмерно взыскуя Бога мира; но это памятование (о Боге взыскуемом) скоро рассеивается, или потому, что впечатления чувств окрадают сию память, или потому что естество по скудости своей скоро иждивает свое собственное добро. Почему эллинские мудрецы, чего хотели достигнуть чрез воздержание, того не имели как должно; потому что ум их не был воздействуем от вечной и всеистинной премудрости. Духом же Святым подаемая сердцу боголюбивая теплота, во первых, мирна вся и непрестающа; потом она все части души призывает к возлюблению Бога и во вне сердца не порывается, но сама собою всего человека обвеселяет любовью некоей безмерной и радостью. ее то достигнуть и должны стараться те, которые познали ее. Ибо естественная любовь есть признак того, что естество никако здравствует чрез воздержание; но она не может возвести ума в бесстрастие, как делает любовь духовная ( – благодатная).

75.

О светоносном воздействие на душу благодати, – и об омрачении ее под действием темных сил.

Как окружающий нас воздух, когда дует северный ветер, бывает чист по причине тонкости некоей и освежающего действия сего ветра; а когда дует ветер южный, тогда он как бы сгущается по причине какого-то отяжеления его от сего ветра, из своих ему стран износящего и на всю вселенную наносящего некий сухой туман: так и душа, когда приемлет воздействие от веяний истинного и Святого Духа, тогда вся бывает вне бесовского омрачения; а когда сильно обвевается духом прелести, тогда вся покрывается облаками греха. Итак, надлежит нам всегда свое стремление всеусильно обращать к очистительному и животворному веянию Духа Святого, т.е. к тому духу, которого Пророк Иезекииль во свете ведения видел грядущим с Севера ( – 1, 4): чтобы всегда чистою пребывала наипаче созерцательная часть души нашей, и мы сподоблялись нелестно входить в божественные видения, в воздухе света зря то, что во свете. Это и есть свет истинного ведения.

76.

Как действует в душе Дух истины и дух прелести прежде крещения и по крещении.

Некоторые придумали, будто благодать и грех, т.е. Дух истины и дух прелести, вместе укрываются в уме крещаемых: почему, говорят, одно лице призывает ум к добру, а другое – к противному тому. Я же из божественных Писаний и из самого чувства (опытно) ума постиг, что прежде крещения благодать со вне направляет душу на добро, а сатана гнездится в самых глубинах ее, покушаясь преграждать уму все правые исходы; с того же часа, как возрождаемся в крещении, бес бывает вне, а благодать внутри. Почему и находим, что как древле господствовала над душой прелесть, так по крещении господствует над нею истина. Действует после сего и сатана на душу, как и прежде, а нередко даже горше того, но не как соприсущий благодати: да не будет! а дымя как бы пред умом чрез мокротность тела, приятностью бессловесных сластей. Бывает же сие по попущению Божию, чтоб человек достигал наслаждения добром не иначе, как проходя чрез бурю, огнь и искушение. Ибо говорится: проидохом сквозе, огнь и воду, и извел ны еси в покой (Пс. 65, 1 2).

77.

Образ действия благодати Божией в душе.

Благодать, как я сказал, с самого того момента, как приемлем крещение, сокровенно начинает пребывать в самой глубине ума (духа), утаивая присутствие свое от самого чувства его. Когда же начнет кто любить Бога от всего произволения (сердца) своего; тогда она неизреченным неким словом беседует к душе чрез чувство ума, часть некую благ своих сообщая ей. Вследствие сего, кто восхочет навсегда крепко удержать в себе сие обретение, тот приходит к желанию отрещись с великой радостью от всех настоящих благ, чтоб совсем приобрести то поле, на коем нашел он сокрытым сокровище жизни (Мф. 12, 44).

Ибо когда кто отречется от всего житейского богатства. тогда обретает в себе то место, в коем укрылась благодать Божия. За тем, по мере преуспеяния души, и божественный дар (благодати) обнаруживает в уме свою благостыню (благотворность); но тогда же и бесам попущает Господь более беспокоить душу, чтобы и научить ее рассудительному различению добра и зла, и сделать смиреннейшей, по той причине, что, когда подвергается она таким искушениям, тогда великим покрывается стыдом от срамоты бесовских помыслов.

78.

Чрез крещение святой Дух вселяется в сердце, а дух злой извергается; но этим не в конец пресекаются покушения на грех.

Мы по образу Божию есьмы, умным (духовным) движением души; тело же как бы дом ее есть, Но так как преступлением Адамовым не только характеристические черты души осквернились, но и тело наше подпало тлению: то всесвятой Бог-Слово воплотился и, как Бог, чрез собственное Свое крещение, даровал нам воду спасения в возрождение: ибо мы возрождаемся в воде действием Святого и Животворящего Духа, вследствие чего тотчас очищаемся и по душе и по телу, если приступаем к Богу с полным расположением. При сем Дух святой вселяется в нас, а грех (или отец греха) изгоняется Им, так как невозможно, чтобы при единстве и простоте, – характеристических свойствах души, – в ней сопребывали два эти лица, как думали некие. К тому же, когда божественная благодать чрез святое крещение сочетает себя в безмерной некоей любви с чертами образа Божия в залог подобия, где поместиться лицу лукавого, – так как нет никакого общения света со тьмой? (2 Кор. 6, 14). Итак мы, текущие путем священных подвигов, веруем, что банею паки бытия (Тим. 3, 5) сквернообразный змий извергается из глубин ума; при всем том не дивимся, что и после крещения опять с добрыми помыслами испытываем и худые. Ибо баня освящения, хотя отъемлет скверну греха, но двойственности пожеланий наших не уничтожает, и бесам воевать против нас и обольстительные слова говорить к нам не возбраняет, чтоб чего не сохранили мы в естественном оном находясь состоянии, то хранили силою Божией, восприяв оружия правды.

79.

Благодать действует чрез чувство ума, а сатана чрез плотские чувства и влечения.

Сатана, как сказал я, святым крещением извергается из души; но ему попускается, по указанным выше причинам действовать на нее чрез тело. Благодать Божия вселяется в самую глубину души, т.е. в ум. Ибо, как говорится, вся слава дщере царевы внутрь, невидимая для бесов (Пс. 44, 14). Почему, когда тепле воспоминаем о Боге, то чувствуем, что божественная любовь как бы потоком исторгается из самой глубины сердца нашего; духи же злые на чувства телесные нападают и в них гнездятся, удобно действуя, чрез подручную им плоть, на тех, кои младенчествуют еще душой. Таким образом, ум наш, по божественному Апостолу, всегда соуслаждается закону Духа; чувства же плотские охотно увлекаются сластолюбивыми склонностями (Рим, 7, 18). От того в тех, кои ревностно преуспевают в ведении, благодать чрез чувства ума и самое тело обвеселяет радованием неизреченным; когда же нерадиво и беспечно течем путем благочестия, то бесы, находя нас такими, пленяют душу нашу чрез чувства телесные насильственно влеча ее к тому, чего она не хочет, убийцы.

80.

Против тех, кои говорят, что благодать и грех вместе обитают в сердце крещенных.

Говорящие, что два лица, т.е. дух благодати и дух греха, вместе сопребывают в сердцах верующих, в подтверждение сего мнения своего, из слов Евангелиста: свет во тьме светится и тьма его не объяте (Ин. 1, 5), выводят, что светлость божественная нисколько не оскверняется от сопребывания с лукавым, хотя бы свет божественный некако и приближался ко тьме бесовской. Но тоже Евангельское слово обличает таковых, что они мудрствуют не согласно с святыми Писаниями. Ибо так как Бог – Слово, сей свет истинный, благоволив явиться твари во плоти Своей, по безмерному человеколюбию Своему возжег в нас свет святого ведения Своего, мудрование же мiра не объяло т.е. не познало сего совета Божия, поелику мудрование плотское вражда на Бога (Рим. 8, 7): то по сей причине Богослов и употребил такое слово; и за тем, сказав еще несколько слов, наводит сей дивный муж: – бо свет истинный, иже просвещает всякого человека грядущего в мiр, – вместо: руководит и животворит. В мiре бо, и мiр тьм бысть, и мiр Его непозна. Во своя приде и свои Его не прияша. Елицы же прияша Его, даде им область чадом Божиим быти, верующим во Имя Его (Ин. 1, 9 – 12). И премудрый Павел в объяснение сего же речения: не прияша (не познали), говорит: не зане уже достигох, или уже совершихся, гоню же агие и постигну, о немже и постижен бых от Христа Иисуса (Фил. 3, 12). Итак, не о сатане говорит Евангелист, что он не познал света истинного, – потому что он от начала был чужд его, – но достойно порицает сим словом людей, которые слыша о силах и чудесах Божиих, не хотят однако ж приступить к свету ведения его, по причине омрачения сердца их.

81.

Два рода злых духов: тончайшие, на душу воюющие, и грубейшие, на тело паче действующие.

Слово ведения научает нас, что есть два рода злых духов: одни более тонки, другие более грубовещественны. Тончайшие воюют на душу, а грубейшие плоть обыкновенно пленяют посредством срамных неких сластных движений; почему всегда друг другу противятся духи, на душу нападающие и духи нападающие на тело, хотя к тому, чтобы вредить людям равное имеют рвение. Когда благодать не обитает в человеке, духи злые. на подобие змий, гнездятся во глубине сердца, не давая душе воззреть к возжеланию добра. Когда же благодать сокровенно возобитает в уме, тогда они, как облака некие темные промелькают по частям сердца, преобразуясь в страсти греховные и в призрачные мечтания разнообразные, чтобы через воспоминание развлекая мечтаниями ум, отторгнуть его от собеседования с благодатью. Итак, когда мы духами, на душу нападающими, к душевным разжигаемся страстям, наипаче же к самомнению и гордыне, сей матери всех зол; тогда приводя на память разложение тела своего, устыдим это надмение славолюбивого самовозношения. Тоже должно делать, и когда бесы, на тело воюющие, подготовляют сердце наше к воскипению срамными похотями: ибо это одно воспоминание сильно расстроит всякие покушения злых духов, в связи с памятью Божией. В случае же, если, по поводу такого воспоминания, душевные бесы начнут влагать мысль о безмерной ничтожности человеческого естества, как никакого достоинства не имеющего, по причине разложения плоти (ибо так любят они действовать, когда кто начнет их самих мучить таким помышлением), – приведем на память честь и славу Небесного Царствия, не забывая при сем держать в мысли и грозность нелицемерного суда Божия; чтобы тем младодушное нечаяние предотвратить, а этим легкому и скорому на похоти сердцу нашему придать твердости и силы к противостоянию.

82.

В сердце тех, кои во благодати суть, не может быть дьявол; воюет же он против них посредством тела.

Господь научает нас во св. Евангелии Своем, что когда сатана, возвратясь, найдет дом свой выметенным и пустым, найдет, т.е. сердце бесплодным, тогда берет других семь духов, злейших его, входит в него и гнездится там, делая последнее состояние человека того хуже первого (Лк. 11, 25). Отсюда надлежит уразуметь, что пока Дух святой обитает в нас, дотоле сатана не может, войти в глубину души, и обитать там. Но и божественный Павел учит такому же пониманию сего воззрения на это дело, – когда из подвижнического (опытного) сведения увидев существо дела сего, (каково т.е. оно и как есть во истину), так говорит он: соуслаждаюся бо закону Божию по внутреннему человеку: вижду же ин закон во удих моих, противо воюющ закону ума моего, и пленяющ мя законом греховным, сущим во удих моих (Рим. 7, 22, 23). О преуспевших же в жизни по духу, говорит далее: ни едино убо ныне осуждение сущим во Христе Иисусе, не по плоти ходящим, но по духу. Закон бо духа жизни о Христе Иисусе, свободил мя есть от закона греховного и смерти (Рим. 8, 1, 2). И в другом месте опять, чтоб показать, что из тела воюет сатана на душу, сделавшуюся причастницей Святого Духа, говорит он: станите убо препоясани чресла ваша истиной, и оболкшеся в броня правды и обувиие нози во уготование благовествования мира: над всеми же восприемше щит веры, в немже возможете вся стрелы лукавого разжженные угасити: и шлем спасения восприемите, и меч духовный иже есть глагол Божий (Еф. 6, 14-17), Но иное дело есть пленение, и иное – борьба; так как то означает насильственное некое взятие в свою власть, а эта указывает на равносильное противоборство. Почему Апостол и говорит, что дьявол огненными стрелами нападает на души, Христа Господа в себе носящие. Ибо и обыкновенно так бывает, – что кто не может руками достать своего противника, тот употребляет против него стрелы, чтоб издали ведущего с ним брань врага уязвить полетом стрел, так и сатана, поелику не может, как прежде гнездиться в уме подвизающихся, по причине присутствия в нем благодати, то как гнездящийся в теле, налетает на похотную мокротность, чтоб ее влечением прельстить душу. Почему надлежит иссушать тело, чтоб ум похотной мокротою влекомый, не поскользался на приманки сладострастия и не падал. Из самого речения Апостольского легко убедиться, что ум подвизающихся состоит под действием божественного света, почему рабствует закону Божию и соуслаждается ему; а плоть, по своей падкости на зло, злым подчиняется духам, почему влечется раболепствовать их злым внушениям. Из сего само собою видно, что ум не есть некое общее обиталище для Бога и дьявола: иначе, как бы я умом моим работал закону Божию, а плотью закону греховному, если бы ум мой со всею свободою не противоборствовал демонам, охотно покорствуя благому действию на него благодати, тогда как тело в то же время увлекается приятной вонею бессловесных сластей, по причине, как я сказал, попущения гнездиться в нем у подвизающихся злым духам? Апостол и говорит: вем, яко не живет во мне сиречь во плоти моей, благое (Рим. 7, 13). Таким образом у тех, кои посредством подвигов противостоят греху (ибо Апостол говорит это не о себе), демоны с умом борются, а плоть разнеживающими приятными движениями стараются расслабить и увлечь к похотствованию; ибо им, по праведному суду, попускается укрываться во глубине тела и у тех, кои крепко подвизаются претив греха, потому что произволение человеческого мудрования всегда состоит под искусом. Если же кто возможет еще в сей жизни посредством подвижнических трудов умереть, тогда он весь наконец делается домом Святого Духа; ибо таковой прежде смерти уже воскрес, – каковым был и сам блаженный Павел и каковыми были и бывают все совершенным подвигом подвизавшиеся и подвизающиеся против греха.

83.

Как и помыслы, сатаною всеваемые, почитаются исходящими из сердца.

Износит сердце и само из себя помышления добрые и не добрые: впрочем помышления не добрые произращает оно не из естества своего, но иные из них имеет оно потому, что память о не добром обратилась в ней в навык по причине прежних прельщений, большую же часть их, и при том наиболее злых, зачинает оно от злодейства демонов. Мы же все их чувствуем исходящими как бы из сердца; почему некие подумали, что в уме нашем вместе пребывают и благодать и грех, приводя в подтверждение сего и слова Господа: а исходящее из уст из сердца исходит, и это оскверняет человека. Ибо из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния и проч. (Мф. 15, 18. 20). Не знают же они, что ум наш, по действу тончайшего некоего чувства, и тех злых помыслов кои влагаются в него злыми духами, делается собственником; так как, по действу плоти, тело, падкое на угождение себе, на это паче, незнаем как, увлекает душу, по причине срастворения своего с нею; ибо плоть безмерно любит ласкательства прелести. По сей причине и помыслы, всеваемые в душу демонами, кажутся исходящими из сердца, усвояем же мы их себе, когда вожделеваем соуслаждаться ими: что укоряя Господь, как само божественное являет слово, и изрек вышеприведенные глаголы. Ибо когда кто соуслаждается помыслами, лукавым сатаной в него всеваемыми и память о них как бы написует в своем сердце, не явно ли, что потом он из собственной своей произращает их мысли?

84.

Пример из Писания в объяснении, что благодать и дьявол не могут вместе пребывать в сердце.

Господь говорит в Евангелии, что сильный не может быт извергнут из дома своего, если сильнейший его не свяжет его, не расхитит всего, что у него, и не выбросит его вон (Мф. 12, 29). Как же может, после такого посрамления, этот изверженный опять войти внутрь и пребывать там вместе с истинным домовладыкой, в своем доме упокоевающимся, как ему благоугодно? И какой царь, победив восставшего против него тирана, захочет, чтоб он вместе с ним вращался в его царских покоях? Не паче ли тотчас заколет его, или связав, предаст своим воинам на должайшее мучение и жалчайшую смерть?

85.

Доказательство того же из опытов духовной жизни, или того, как благодать и грех действуют в преуспевающем.

Если кто на том основании, что мы совместно помышляем и о худом и о добром, заключает что Дух святой и дьявол вместе обитают в уме, да ведает таковой, что сие случается с нами от того, что мы не вкусили еще и не увидели, яко благ Господь (Пс. 33, 9). Ибо на первых порах, как я и выше уж говорил, благодать сокрывает свое присутствие у крещаемых, ожидая произволения души; когда же всецело обратится человек к Богу, тогда она неизреченным неким чувством открывает сердцу свое присутствие; и опять ожидает движения души, попуская между тем бесовским стрелам достигать до самой глубины ее чувства, чтоб она с теплейшим произволением и смиреннейшим расположением взыскала Бога. Если вследствие сего начнет наконец человек с твердою решимостью подвигаться вперед в соблюдении заповедей и непрестанно призывать Господа Иисуса; тогда огнь святой благодати простирается и на внешние чувства сердца, ощутительно поедая терния человеческой земли; от чего и бесовские советы и внушения далеко негде останавливаются от тог о места (где сердце с благодатью), лишь слегка затрагивая страстную часть души. Когда же человек подвигами во все облечется добродетели, и особенно в совершенную нестяжательность, тогда благодать все естество его озаряет в глубочайшем некоем чувстве, возгревая в нем теплейшую любовь к Богу; тогда и стрелы бесовские угасают еще вне телесного чувства, так как веяние Духа Святого, сердце пополняет глубоким миром, огненные же стрелы бесовские погашает еще когда они несутся по воздуху. Впрочем и в сию меру достигшего попускает иногда Бог подвергаться злому действию бесов, оставляя тогда ум его неосвещенным, чтоб самовластие наше не было совершенно связано узами благодати, не только того ради, что грех должен быть побежден подвигами, но и того, что человеку еще и еще надлежит преуспевать в духовной опытности: ибо что почитается совершенным в обучаемом, то несовершенно в сравнении с богатством обучающего Бога в ревнующей о преуспеянии любви, хотя бы кто, трудясь над сим преуспеянием, взошел на самый верх показанной Иакову лествицы.

86.

Попущение Божие обучительное, и Божие отвращение наказательное.

Сам Господь говорит, что сатана спал с неба (Лк. 10, 18), чтоб не видел безобразный сей обиталищ Святых Ангелов: как же он, не удостаиваемый общения с добрыми рабами Божиими, может иметь общим с Богом обиталищем ум человеческий? Если и скажут, что это бывает по попущению; то этим не представят ничего доказательного. Ибо попущение обучительное никак не лишает душу божественного света, бывает же при сем только то, что благодать, как я уже говорил, скрывает от ума свое присутствие, чтобы горечью бесовской подвигнут душу со всем страхом и великим смирением взыскать помощи от Бога, испытывая в себе злое действие врага. Так мать дитя свое, бесчинствующее по нехотению подчинятся уставам млекопитания, на краткое время спускает из объятий своих, чтоб оно, убоявшись окружающих его безобразных чужих людей, или зверей каких-либо, в страхе великом и слезах, в матерние опять потянулось возвратиться объятия. По отвращению же Божию бывающее попущение душу, не хотящую иметь Бога в себе, предает бесам, как бы связанной. Но мы – не подметные чада, но как веруем, есьмы истинные детища Божией благодати, редкими попущениями и частыми утешеньями ею млекопитаемые, да под действием таковой ее к нам благостыни доспеем придти в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова (Еф. 4, 13).

87.

О действиях на душу попущения Божия обучительного и оставления Божия наказательного; и о том, как надо действовать при том и другом.

Попущение обучительное сначала поражает душу великой скорбью, чувством унижения и некоторою мерою безнадежия, чтоб подавить в ней тщеславие и желание изумлять собою и привести ее в подобающее смирение. Но тотчас потом наводит оно в сердце умиленный страх Божий и слезную исповедь, и великое желание добрейшего молчания. А оставление по отвращению Божию бывающее, оставляет душу самой себе, и она исполняется отчаянием и неверием, надмением и гневом. Надлежит убо нам, зная то и другое попущение и оставление, во время их приступать к Богу сообразно со свойствами каждого из них: там благодарение и обеты должны мы приносить Ему, яко милостиво наказующему необузданность нашего нрава лишением утешения, чтоб отечески научить нас здраво различать доброе от худого; а здесь непрестанное исповедание грехов, непрерывные слезы и большее уединение, да, хотя таким приложением трудов, возможем умолить и преклонить Бога призреть, как прежде, на сердца наши. Ведать впрочем должно, что когда, при обучительном попущении, бывает у души с сатаной борьба в схватке лицом к лицу, тогда благодать, хотя скрывает себя, но неведомым помоганием содействует душе, чтоб показать врагам ее, что победа над ними есть дело одной души,

88.

Примером объясняется, от чего помышляют доброе и худое при благодати. И кто сподобляется помышлять об одном духовном.

Как, когда кто в зимнюю пору, стоя на открытом где-нибудь месте, обратится лицом к востоку в начале дня, передние его части все обогреваются солнцем, а задние части его все остаются не причастными солнечной теплоты, потому что солнце тогда бывает не над головою его: так бывает и с теми, кои находятся еще в начале духовной деятельности, именно: сердце их отчасти согревается иногда святою благодатью, почему ум их начинает тогда плодоприносить духовные мудрования; но внешние части сердца их все еще остаются мудрствующими по плоти, потому что не все еще части сердца в глубоком чувстве озаряются святым светом благодати, – (чего некие не понимая, придумали, будто в уме подвизающихся находятся два лица, взаимно друг другу противоборствующия). Вот от чего и случается, что душа в одно и тоже время помышляет и доброе и худое, подобно тому как в предложенном выше примере, человек в одно и тоже мгновение ощущает прикосновение и холода и теплоты. Ибо ум наш с тех пор, как соскользнулся в двойственность ведения, нуждение некое имеет, хотя бы и не хотел, в одно и то же мгновение помышлять худое и доброе, особенно у тех, кои достигают тонкости рассуждения. Почему как ни старается он всегда помышлять доброе, тотчас припоминается ему и худое, потому что память человеческая от преступления Адамова некако разделилась на двоякое помышление. Но если мы с горячею ревностью начнем исполнять заповеди Божии, тогда благодать освещая все наши чувства в глубоком некоем ощущении, будет попалят все наши греховные воспоминания, сердце же наше услаждая неким миром любви непрестающей, будет приучать нас к тому, чтоб помышлять духовное, а не плотское. Сие очень часто случается с приближающимися к совершенству, кои непрестанную имеют в сердце своем память о Господе.

89.

Чрез крещение благодать восстановляет образ Божий, подобие же Божие она потом живописует вместе с трудами человека в стяжании добродетелей, верх коих любовь – высшая черта богоподобия.

Два блага подает нам Святая благодать чрез возрождающее нас крещение, из которых одно безмерно превосходит другое. Но одно подает оно тотчас; именно, – в самой воде обновляет и все черты души, составляющие образ Божий, просветляет, смывая с нас всякую скверну греховную; а другое ожидает произвести в нас вместе с нами: это то, что составляет подобие Божие. – Итак, когда ум начнет с великим чувством вкушать блага всесвятого Духа, тогда ведать мы должны, что благодать начинает как бы живописать на чертах образа Божия, черты богоподобия. Ибо как живописцы сначала одной какой краской начертывают образ человека, а потом мало-помалу краску за краской накладывая, представляют образ того, кого живописуют, сходный с ним даже до власов: так и святая благодать Божия сначала чрез крещение восстановляет в человеке черты образа Божия, поставляя его в то состояние, в коем он был, когда был создан; а когда увидит, что мы всем произволением вожделеваем красоты подобия Божия, и стоим нагие и небоязненные в ее детелище (мастерской), тогда добродетель за добродетелью раcцвечивая в душе, и от славы в славу лик ее возводя, придает ей черты подобия Божия: причем чувство показывает, как отображаются в нас черты богоподобия, совершенство же богоподобия узнаем из просвещения благодатного. Ум, преуспевая в некоей мерности и неизреченной гармонии, чувством восприемлет все добродетели; но любви духовной никто не может стяжать, если не просветится Святым Духом, во всей полноте ощутительно. Ибо если ум не примет от божественного света совершенного богоподобия; то хотя он все другие добродетели возыметь может, по совершенной любви остается еще непричастным; потому что только тогда, как человек совершенно уподобится Божией добродетели (говорю о вместимом для человека подобии Богу), носит он и подобие божественной любви. Как когда пишут с кого портрет, самая приятная из красок краска и самонужнейшая из черт – черта будучи приложены к нарисованному лику делают его, даже до улыбки, совершенно похожим на того, кого живописуют: так и когда божественная благодать живописует в ком богоподобие, светлая черта любви будучи приложена, показывает, что черты образа Божия всецело возведены в благолепие богоподобия. И бесстрастия (очищения и свободы от страстей) никакая добродетель не может доставить душе, кроме единой любви: ибо исполнение закона любви (Рим. 13, 10): так что хотя внутренний наш человек каждодневно обновляется вкушением любви, в полноту же возраста приходит только вместе с полным совершенством любви.

90.

Сначала дается вполне вкусить утешения благодатные, а потом они скрываются; первое, чтоб поддерживать ревность к подвигам, а второе, чтобы подвизающийся смирялся. Полное проявление благодати в любви.... и как это бывает.

Дух святой в самом начале преуспеяния, если горячо возлюбит добродетель Божию, дает душе полным чувством и удостоверительно вкусить сладости Божией, чтобы ум точно и определительно познал, сколь велик плод боголюбивых трудов; но потом надолго скрывает богатство сего животворного дара, чтобы мы, хотя во всех преуспеем добродетелях, думали о себе, что мы ничто, потому что не видим в себе, чтоб святая любовь обратилась у нас в постоянный нрав. Ибо в ту пору бывает, что бес нелюбия иногда с такой силою налегает на души подвизающихся, что они неприязненно относятся даже к тем, кои любят их, и даже во время приветствия и целования держат это тлетворное действо неприязни. От сего душа сильно скорбит и болезнует, что тогда как в памяти носит любовь духовную (сознает обязательство любви) не может возыметь ее в чувстве, по причине, как ей кажется, недостаточности совершеннейших трудов. Почему необходимо нам пока нуждением насильственным заставлять себя совершать дела любви, чтобы таким образом достигнуть вкушения ее и полным чувством с удостоверительным удовлетворением; в совершенстве же никто из сущих во плоти сей не может стяжать ее, кроме тех Святых, кои дошли до мученичества и совершенного исповедания, – чего достигший совершенно изменяется и даже к пище неохотно приступает; ибо у питаемого божественной любовью какое еще может быть похотение благ мiра сего? Сего ради премудрый Павел, сие великое вместилище ведения, благовествуя нам о будущих утешениях праведных, по собственному в том удостоверению, говорит: несть царствие небесное брашно и питие, но правда, мир и радость о Дусе Святе (Рим. 14, 17), кои суть плод совершенной любви. Таким образом часто здесь вкушать действо любви могут преуспевающие в духовной жизни, в полном же совершенстве стяжать ее никто не может, если у него наперед не будет совершенно пожерто мертвенное животом (2 Кор. 5, 4).

91.

О действе благодатной любви к Богу.

Поведал мне некто из ненасытимо любящих Бога: когда я возжелал ощутительно изведать любовь Божию, даровал мне это в полном чувстве и удовлетворительности благой Господь; и я в такой силе чувствовал действие сие, что душа моя тогда желала с неизреченной некой радостью и стремительностью изыти из тела и отыдти ко Господу и совсем забыть чин сей привременной жизни. И всякий, испытавший действо такой любви, хотя бы тысячи обид и лишений потерпел от кого, не гневается на него, но остается душевно прилепленным к оскорбляющему и обижающему его; возгорается же он ревностью только против тех, кои на бедных нападают, или на Бога глаголют неправду, как говорит Писание (Пс. 73, 6), или иначе как живут недобре. Ибо любящий Бога много паче себя, или совсем нелюбящий себя, а одного только Бога, уже не заступается за свою честь, а одного того хочет, чтоб почитаема была правда Почтившего его честью вечного. И этого желает он не легким каким и скоропреходящим желанием, но имеет такое расположение в качестве неизменно го нрава, по причине полного вкушения любви к Богу. к тому же ведать надлежит, что Богом возбуждаемый к такой любви бывает выше самой веры во время такого действа в нем любви, как уже в чувстве сердца полной любовью держащий Чтимого верою. Это ясно указывает нам Св. Павел, когда говорит: ныне пребывают вера, надежда, любы, три сия: больши же сих любы (1 Кор. 13, 13). Ибо кто держит, как я сказал, Бога в богатстве любви, тот в то время бывает гораздо больше своей веры, как сущий весь в любви.

92.

Сколь необходимо для успеха в богословствовании восстановлять нарушающийся с другими мир.

Действо святого ведения, по свойству своему, немало скорбеть заставляет нас, когда, по некоему раздражению досадив кому-либо, делаем его врагом себе. За это оно никогда не перестает уязвлять совесть нашу, пока посредством объяснений и извинений не успеем возвести оскорбленного в прежнее к нам благорасположение. С особенной же силою такое сокрушение проявляется, когда кто из людей мiра сего прогневляется на нас, хотя бы то и неправедно. Это крайне тяготит нас и озабочивает, так как всяко мы послужили ему в соблазн и преткновение. От сего и ум наш тогда оказывается неспособным к богословствованию; потому что ведение, по существу своему, сущи всецело любовью, не попускает мысли нашей расшириться в порождении божественных созерцаний, если наперед не воспримем опять в любовь и неправедно гневающегося на нас. В случае, если тот не хочет этого, или удалился от наших мест, надлежит нам, прияв начертание лица его в свое благорасположение с несдерживаемым излиянием души, так во глубине сердца исполнит закон любви. Ибо тем, которые желают иметь ведение о Боге, должно и лица неправо гневающихся представлять в уме с безгневным помыслом. Когда же это будет, тогда ум не только в области богословия станет непогрешительно вращаться, но и в деле любви с полным дерзновением возвысится, как бы восходя со второй степени на первую.

93.

Путь добродетели сначала бывает труден и горек, а потом удобным и приятным делается.

Путь добродетели для начинающих любить благочестие кажется жестоким и пристрашным, не потому чтоб он был сам по себе таков, но потому что человеческое естество с самого исхода из чрева матери привыкает жить пространно в удовольствиях; а для тех, которые успели пройти уже до средины его, он является весь благим и отрадным: ибо когда недобрые стремления наши бывают подавлены добрыми навыками, тогда вместе с сим исчезает и самая память о бессловесных удовольствиях; вследствие чего душа уже со всем удовольствием шествует по всем стезям добродетелей. Посему Господь, выводя нас на путь спасения говорит, что тесен и прискорбен путь, вводящий в живот, и мало тех, кои идут им (Мф. 7, 14); к тем же, кои со всем рвением желают приступить к хранению святых Его заповедей, говорит Он: иго Мое благо и бремя Мое легко есть (Мф. 11, 30). Предлежит убо нам в начале подвига нашего, насилуемой некоей волею исполнять святые заповеди Божии, чтоб благой Господь, увидев доброе намерение наше и труд, даровал нам готовность и вольную волю, с удовольствием прочее покорствовать преславным Его волениям: от Господа бо уготовляется хотение (Прит. 8, 35). После чего начнем уже мы с великой радостью совершать непрестанно благое; и тогда воистину восчувствуем, что Бог есть действуяй в нас и еже хотети, и еже деяти о благоволении (Фил. 2, 13).

94.

Внешние и внутренние искушения делают подвизающихся способными отпечатлеть в себе божеские красоты.

Как не разогретый и неумягченный воск не может добре отпечатлеть налагаемую на него печать: так и человек. если не будет искушен трудами и немощами, не может вместить печати добродетели Божией. Посему Господь говорит божественному Павлу: довлеет ти благодать Моя; сила бо Моя в немощи совершается (2 Кор. 12, 9). Сам же Апостол так хвалится говоря: сладце убо похвалюся паче в немощех моих, да вселится в мя сила Христова ( – там же). Так же и в Притчах написано: егоже любит Господь, наказует; бьет же всякого сына, егоже приемлет (Прит. 3, 12). Апостол немощами называет восстания врагов Креста, которые часто тогда случались и с ним и со всеми Святыми, чтоб не превозносились, как говорит он, преизбытком откровений (2 Кор. 12, 7); но паче пребывали чрез смирение в образе совершенства, преподобно сохраняя божественный дар чрез частые уничижения. Мы же немощами называем лукавые помыслы и телесные стропотности. Ибо тогда телеса святых, подвизавшихся против греха, будучи предаваемы смертоносным уязвлениям и разным другим прискорбностям, были много выше страстей, чрез грех прившедших в естество человеческое; ныне же, когда о Господе множится мир церквей, необходимо тело подвижников благочестия искушать частыми стропотностями, а душу лукавыми помыслами. особенно тех из них, у коих ведение сильнодейственно со всяким чувством и удостоверением, чтоб они и тщеславию с высокоумием не подпали, и могли, ради великого смирения, вместить, как я сказал, в сердцах своих печать божественной красоты, по слову Святого Пророка: знаменася на нас свет лица Твоего, Господи (Пс. 4, 7). Подобает убо с благодарением претерпевать таковой о нас совет Господень; и тогда как болезни, так и борьба с демонскими помыслами вменится нам во второе мученичество. Ибо говоривший в те времена устами беззаконных начальников святым мученикам: отрекитесь Христа и возлюбите славу века сего, тоже и ныне сам говорит рабам Божиим; мучивший тогда тела праведных и крайне поносивший честных учителей чрез служивших дьявольским оным мудрованиям, он же и ныне наводит разные страдания на исповедников благочестия с великими поношениями и уничижениями, особенно когда они, славы ради Господа с великой силою помогают угнетаемым бедным. Сего ради надлежит нам со всем опасством и терпением созидать в себе такое свидетельство совести пред лицом Бога: терпя потерпех Господа и внят ми (Пс. 39, 2).

95.

О двояком смирении, – смирении средних и смирении совершенных.

Не легко приобретаемое дело есть смирение: ибо чем выше оно, тем больших трудов требует стяжание его. Приходит же оно к причастникам святого ведения двумя способами: когда подвижник благочестия находится в средине духовного преуспеяния, тогда смиреннейшее о себе мудрование держится у него, или ради немощи телесной, или ради неприятностей со стороны враждующих на ревнителей о праведной жизни, или ради лукавых помыслов; когда же ум в полном чувстве, и удостоверительно озарится святою благодатью, тогда душа начинает иметь смиренномудрие как бы естественным своим расположением. Ибо, будучи напояема и насыщаема божественной благодатью по благости Божией, не может уже она надыматься и напыщаться славолюбием, хотя бы непрестанно исполняла заповеди Божии, но почитает себя ничтожнейшей паче всех, в чувстве общения божественной благостыни, (т.е. что она такова по милости Божией). То смиренномудрие сопровождается большей частью печалью и упадком духа, а это радостью со стыдением всемудрым; то, как я сказал, приходит к тем, кои находятся по средине подвигов, а это ниспосылается приближающимся уже к совершенству. Почему то нередко от житейских благопоспешений некого подавляется, а это, хотя бы кто предложил ему все царства мiра, неколеблется, и самых страшных стрел греха не только не боится, но даже и совсем не чувствует; потому что будучи вседуховно, не имеет уже оно чувства для внешней славы. Доходит однако же до сего – последнего подвижник не иначе как прошедши чрез то первое всяким образом: ибо благодать не даст нам богатства второго, если наперед не умягчит произволения нашего испытаниями, чрез обучительное попущение приражения страстей, в период первого.

96.

О хранении себя от пустых худых помыслов и речей.

Любители удовольствий настоящего века от помыслов переходят к падениям. Носимы будучи безрассудным парением, они все почти свои страстные замыслы с вожделением выражают, или в словах неподобных, или в делах беззаконных. А решающиеся исправно вести подвижническую жизнь от падений переходят к злым помыслам, или к злым и вредоносным речам (от худых дел отстали, но еще остаются в области помыслов и речей не добрых). И бесы, если увидят таковых или вдающимися в пересуды и поношения, или ведущими пустые и неуместные беседы, или смеющимися, как недолжно, или гневающимися безмерно, или вожделевающими тщетной и пустой славы, тотчас толпою нападают на них. Взяв в повод к своему злодейству тщеславие, и чрез него, как чрез дверь какую темную, вскочив, они расхищают души их. Подобает убо тем, кои предают себя стяжанию добродетелей, ни славы не желать, ни собеседования со многими не искать, ни частыми выходами и прогулками не пользоваться, ни поносить кого-либо, хотя бы кто и достоин был поношения, ни многословить, хотя бы могли говорить одно хорошее; ибо многословие безмерно рассеивает ум и не только к духовному деланию делает его неспособным, но и предает в руки беса уныния, который, мало-помалу расслабив его, передает потом его бесу безмерной печали, а наконец и бесу гнева. Почему должно всегда упражнять ум в соблюдении святых заповедей и в глубоком памятовании славы Господа. Ибо храняй заповеди, говорит Писание, не увесть глагола лукава (Еккл. 8, 5) т.е. не уклонится к непотребным помыслам, или словам.

97.

Непрестанная память о Господе и молитва не престающая с блюдением ума – единое средство к очищению сердца.

Когда сердце с жгучею некоей болью принимает бесовские стреляния, так что боримому думается, будто он носит самые стрелы, – это знак, что душа стала ретиво ненавидеть страсти. И это есть начало очищения ее. Ибо если она не потерпит великих болей от бесстыдства греха, то невозможет потом богатно порадоваться и о благотворности правды. После сего, желающий очистить сердце свое, да разогревает его непрестанно памятью о Господе Иисусе, имея это одно предметом богомыслия и непрестанным духовным деланием. Ибо желающим сбросить с себя гнилость свою не так следует вести себя, чтоб иногда молиться, а иногда нет, но всегда должно упражняться в молитве с блюдением ума, хотя бы жил далеко негде от молитвенных домов. Ибо как взявшийся очистить золото, если хоть на короткое время оставит горнило без огня, делает, что очищаемая руда опять ожестевает: так и тот, кто иногда памятует о Боге, а иногда нет, что кажется приобретает молитвою, то теряет пресечением ее. Но мужу, любителю добродетели, свойственно всегдашнею памятью о Боге потреблять земляность сердца, чтоб таким образом при постепенном испарении худа под действием огня благого памятования, душа с полной славою совершенно востекла к естественной своей светлозарности.

98.

В чем состоит бесстрастие, или чистота сердца?

Бесстрастие есть не то, чтоб не быть бориму от бесов, ибо в таком случае надлежало бы нам, по Апостолу, изыти из мiра (1 Кор. 5, 10); но то, чтоб когда они борют нас, пребывать не боримыми; подобно тому, как в латы облеченные воители и стрелянию противников подвергаются, и слышат звук от летящих стрел, и видят даже самые стрелы, на них испускаемые, неуязвляемы однако ж бывают ими, по причине твердости воинской одежды своей. Но эти железом будучи ограждены, не подвергаются уязвлению во время брани; мы же, посредством делания добрых дел – облекшись во всеоружие святого света и в шлем спасения, будем рассеивать темные демонские фаланги: ибо не одно то приносит чистоту, чтоб не делать более зла, но паче то, чтоб всеусильной ревностью о добре в конец потребить в себя злое.

99.

О двух бесах, дольше всех борющих – бес чрезмерной ревности и похоти плотской. И как бороться против них.

Когда человек Божий все почти победит в себе страсти, два беса остаются еще ратующими против него, из коих один душу томит, возбуждая его по великому боголюбию к непомерной ревности, так что он не хочет допустить, чтоб другой кто угодил Богу паче его, а другой – тело, возбуждая его огненным неким движением к похотению плотскому. Бывает же сие с телом во-первых потому, что такая сласть похотная свойственна естеству нашему, как вложенная в него чадородия ради, почему она и неудобь побеждаема; а потом и по попущению Божию. Ибо когда Господь увидит кого из подвижников слишком высоко восходящим в преумножении добродетелей; тогда попускает ему иной раз быть возмущаему сим скверным бесом, чтоб он почитал себя худейшим всех живых людей. Такое нападение страсти сей иногда бывает после совершения добрых дел, а иногда прежде того, чтоб движение сей страсти, предшествует ли оно делам или последует, заставляло душу казаться пред собою непотребнейшей, как бы ни были велики совершенные ею дела. – Но против первого (беса, чрезмерную ревность возбуждающего) будем бороться усугублением смирения и любви, а против второго (беса похоти плотской) – воздержанием, безгневием и углубленной памятью о смерти, чтоб чрез это, чувствуя в себе непрестанно действо Святого Духа, сделаться нам в Господе высшими и этих страстей.

100.

Должно исповедать Богу и все невольные и неведомые грехи: иначе в час смерти тяжело будет.

Те из нас, которые сделались причастниками святого ведения, всеконечно должны будем отдать отчет и в невольных парениях ума, как говорит Иов: назнаменовал же еси, аще что неволею преступих (Иов. 14, 17), – и праведно. Ибо если кто будет всегда занят памятованием о Боге и не будет небречь о святых Его заповедях, тот ни в невольный ни в вольный грех не впадет. Надлежит убо нам тотчас и о невольных падениях сокрушенное исповедание приносить Владыке, прилагая его к совершению обычного нашего молитвенного правила. Так как человеку нельзя не падать в человеческие погрешения, (то и следует всегда исповедание о них приносить Владыке), пока совесть в слезах любви не удостоверится в прощении их: ибо, как говорит Св. Иоанн: аще исповедуем грехи наши, верен есть и праведен, да оставит нам грехи наши, и очистит нас от всякой неправды (1 Ин. 1, 9). Почему надобно непрестанно внимать чувству сокрушенного исповедания (питать сие чувство), чтоб совесть наша как-нибудь не обманула себя, подумав, что уже довольно сокрушалась и исповедовалась Богу. Ибо суд Божий гораздо строже суда нашей совести, хотя бы кто и ничего не знал за собою худого с полным удостоверением, как учит премудрый наш Павел, говоря: но ни сам себе востязую: ничто же бо в себе свем, но ни о сем оправдаюся: востязуяй же мя, Господь есть (1 Кор. 4, 3. 4). Если же мы не будем достодолжно и об этих (невольных и неведомых) грехах исповедоваться, то во время исхода нашего страх некий неопределенный найдем в себе. А нам, любящим Господа, надлежит желать и молиться, чтоб в то время оказаться непричастными никакому страху: ибо кто тогда будет находиться в страхе, тот не пройдет свободно мимо князей адских, потому что эту боязливость души они считают за признак соучастия ее в их зле, как это в них самих есть. Обрадоваемая же любовью Божией душа в час разрешения от тела, с Ангелами мира несется выше всех темных полчищ, потому что такая душа некако окрылена бывает духовной любовью, имея в сей любви полное без всякого недостатка исполнение закона. Почему исходящие из сей жизни с таким дерзновением и во второе пришествие Господне восхищены будут со всеми Святыми. Те же которые во время смерти хотя мало поражаемы бывают страхом, будут оставлены тогда в толпе всех других людей, как состоящие под судом, чтоб, испытаны быв огнем суда, должный им по делам их удел получили они от благого Бога нашего, и Царя Иисуса Христа. Ибо Он есть Бог правды, и Его есть на нас любящих Его богатство благ Царствия Его, в век и во все веки веков. Аминь.

* * *

Св. Максима истолкование, по вопросу неких, следующих слов настоящей сотой главы: "чтоб испытаны быв огнем суда...." и проч.

"Стяжавшие совершенную любовь к Богу и крылья души чрез добродетели сделавшие легко парителными, восхищаемы бывают, по Апостолу, на облаках, и на суд не приходят; не достигшие же такого совершенства, и при делах добрых не чуждые и грехов, – эти приходят в судилище суда, и там чрез исследование их добрых и худых дел, как бы огнем испытуются; если чаша добрых дел перетянет, они избавляются от наказания".

 

Система Orphus Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter


<<<   СОДЕРЖАНИЕ   >>>