<<<   БИБЛИОТЕКА   >>>


Евергетин. Том 1(ч.2)

ПОИСК ФОРУМ

 

ГЛАВА 45

О том, что человек смиренный привыкает укорять и уничижать себя и чтобы он ни делал хорошего - он ничему не придает значения. Также и о том, каковы свойства смирения и какие у него плоды.

 1. Из патерика

Авва Антоний рассказывал: «Видел я, что все сети диавола распростерты по земле. Тогда я вздохнул и сказал:

— Кто же минует их?

И услышал голос, который ответил мне:

— Смирение».

2. Он же сказал авве Пимену: «Труд человека в том, чтобы всегда пред Богом возлагать вину за свои ошибки на себя и до самой своей смерти всегда ждать искушения».

3. Однажды, когда авва Арсений был в своей келии, бесы ополчились на него и начали досаждать ему. А те, кто ему прислуживал, подошли к келии. Они стали снаружи и услышали, как авва вопиет к Богу:

— Боже, не остави меня. Ты видишь, что ничего хорошего я не сделал, но дай мне по Твоей благости положить начало.

4. К авве Аммону пришел брат и говорит ему:

— Авва, скажи мне слово.

Он оставался при авве семь дней и так ничего и не услышал от старца. Затем, когда он уходил, старец, провожая его, сказал:

— Пока еще мои грехи остаются темной стеной между мной и Богом.

5. Авва Даниил рассказывал: «В Вавилоне у одного принципала (градоначальника) была дочь, и она была бесноватой. У ее отца был один знакомый монах, которого он особенно любил. Он стал просить монаха о своей дочери.

— Никто, — сказал ему монах, — не сможет исцелить твою дочь, разве что те пустынники, которых я знаю. Вот только, если мы их попросим, они по смирению не возьмутся за это дело. А лучше мы сделаем вот как. Когда они придут на рынок продавать свое рукоделие, притворитесь, будто хотите это рукоделие купить. Пригласите их в дом, чтобы они забрали деньги за рукоделие. А когда они придут, попросите, чтобы они сотворили молитву. И я верю, что твоя дочь исцелится.

Итак, отправились они на рынок и нашли там ученика одного старца. Он сидел и продавал свое рукоделие. Они взяли его со всеми его корзинами и отвели в дом принципала, чтобы он забрал плату за них. Но лишь только монах зашел в дом, бесноватая выбежала ему навстречу и дала пощечину. Он тут же подставил ей и другую щеку, по заповеди Господа. Тогда бес в страшных мучениях закричал:

— Какая сила! Заповедь Иисуса гонит меня! — и тотчас же вышел из женщины.

Она выздоровела и обрела разум.

Это было рассказано старцам, и они прославили Бога.

— Ничто, — сказали они, — не повергает так гордость диавола, как смирение по заповеди Христовой».

6. Авва Карион сказал:

— Я положил много трудов, даже больше, чем сын мои Захария, но не достиг его меры из-за его смирения и молчания.

7. Однажды, когда этот авва Захария жил в Скиту, ему было видение. Он пошел и рассказал его авве Кариону. А старец не вполне разбирался в этом, поскольку был опытен в деятельных добродетелях. Он встал, поколотил его и сказал, что видение от бесов. Однако видение продолжало являться. Тогда авва Захария ночью пошел к авве Пимену, исповедовал ему это и сказал, что его словно жжет изнутри. Старец понял, что это от Бога.

— Пойди, — сказал он, — к старцу такому-то и сделай то, что он тебе скажет.

Брат пошел к этому старцу. А тот, прежде чем Захария спросил его, сразу ответил ему и сам рассказал ему все.

— Это видение, — сказал он, — от Бога. Но иди и повинуйся своему духовнику.

8. Того же самого авву Захарию авва Моисей как-то спросил:

— Скажи мне, что мне делать?

В ответ на это Захария бросился ему в ноги.

— Отче, — сказал он, — и ты спрашиваешь меня?

— Верь мне, чадо Захария, — сказал ему старец, — я видел, как Дух Святой нисходит на тебя, и потому я должен спросить тебя.

Тогда Захария снял с головы куколь, бросил его под ноги и растоптал.

— Если человек не будет сокрушен так же, он не может быть монахом.

9. Авва Пимен рассказывал:

«Когда авва Захария был при смерти, авва Моисей спросил его:

— Что ты видишь?

— Отче, — сказал тот, — может, лучше молчать?

— Да, чадо, молчи, — ответил старец.

Но в самый миг его смерти авва Исидор, который сидел рядом, посмотрел на небо и сказал:

— Радуйся, чадо мое Захария, — тебе отверзлись врата Небесного Царства».

10. Авва Евагрий сказал: «Главное в спасении для человека — это познание самого себя».

11. Случилось авве Феодору быть вместе с братьями. И когда они ели, монахи брали стаканы молча и не говорили «прости» (возглас «прости» у преподобных отцов того времени имел то же значение, что сейчас у монахов возглас «благослови»). Тогда авва Феодор сказал:

— Нет больше в монахах красоты души, чтобы сказать «прости».

12. Ему же один брат сказал:

— Хочу исполнить заповеди.

— Авва Фома, — ответил ему старец, — тоже как-то сказал: «Хочу исполнить свой помысел о Господе». Он пошел в пекарню и стал печь хлеб. Нищие просили у него, и он отдал им весь хлеб. А когда стали просить еще, он отдал им корзины из-под хлеба и ту одежду, которая была на нем. В келию он вернулся, подпоясавшись мафорием, и все равно ругал себя. «Я, — говорил он, — не исполнил заповедь Божию».

13. Брат просил авву Феодора:

— Скажи мне слово, я погибаю.

А тот лишь ответил ему:

— Я и сам в опасности, что мне сказать тебе?

14. Однажды блаженный архиепископ Феофил прибыл на Нитрийскую гору. Авва обители пришел к нему.

— Отче, — спросил его архиепископ, — что ты приобрел на этом пути?

— Винить себя, — ответил тот, — и во всем себя укорять.

— Нет другого пути, кроме этого, — согласился архиепископ.

15. Тот же архиепископ пришел однажды в Скит. Тогда братья собрались и говорят авве Памве:

— Скажи Папе (по всей видимости, Феофилу, патриарху Александрийскому) слово для его пользы.

— Если ему нет пользы от моего молчания, — ответил старец, — от моего слова ему тоже не будет пользы.

16. Амма Феодора говорила, что ни подвиг, ни страдания, ни сама по себе скорбь не спасают без истинного смирения. Был один пустынник, он изгонял бесов. И стал он их спрашивать:

— От чего вы выходите? От поста?

— Мы и сами ни едим, ни пьем, — сказали те.

— От бдения?

— Мы вообще не спим, — сказали они.

— От уединения?

— Мы, — отвечали бесы, — и сами живем в пустынях.

— Так от чего же вы исходите? — продолжал старец.

— Ничто нас так не побеждает, — сказали бесы, — как смирение.

17. Авва Иоанн Колов сказал: «Смирение и страх Божий — выше всех добродетелей».

18. Он же спросил:

— Кто продал Иосифа в рабство?

Один брат сказал:

— Его братья.

— Нет, — возразил старец, — его смирение. Ведь, когда они его продавали, он мог вступить в спор и сказать, что он — их брат. Но он промолчал и по смирению продал себя. А смирение поставило его владыкой над всем Египтом.

19. Он же сказал: «Легкое бремя — самоукорение — мы бросили, а тяжелое — самооправдание — взвалили на себя».

20. О нем же кто-то из Отцов сказал: «У аввы Иоанна такое смирение, что весь Скит держится на одном лишь его мизинце».

21. Авва Иоанн Фивейский сказал: «Прежде всего монаху нужно достичь смиренномудрия. Ибо это первая заповедь Спасителя: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (Мф 5. 3)».

22. Авва Пимен рассказывал об авве Исидоре, что каждую ночь у того на плетение уходила вязанка ветвей. Братья просили его:

— Дай себе немного отдыха, ты ведь уже стар.

А он им отвечал:

—Если и сожгут Исидора и развеют прах его по ветру — даже в этом нет никакой мне заслуги, ибо Сын Божий снизошел сюда ради нас.

23. Он же рассказывал об авве Исидоре: «Когда помыслы говорили ему, дескать, великий ты человек, он отвечал им:

— Разве я как авва Антоний? Или вовсе стал как авва Памва или другие Отцы, угодившие Богу?

При этих словах помыслы отступали, а он обретал успокоение.

А когда враги, напротив, увлекали его в уныние и говорили, что, мол, даже после всего этого ты попадешь в ад, он отвечал им: "Пускай я попаду в ад, но вы там будете еще ниже"».

24. Авва Лонгин сказал: «Как мертвый ничего не чувствует и никого не осуждает, так и смиренномудрый не может осудить человека, даже если увидит, как тот поклоняется идолам»

25. Авва Матой сказал: «Чем ближе человек к Богу, тем более грешным он себя видит. Даже пророк Исайя, когда увидел Бога, назвал себя погибшим и нечистым (Ис.5. 6)».

26. Он же говорил: «Был я когда-то помоложе — и воображал себе, будто делаю что-то хорошее. Но теперь, когда состарился, вижу, что нет у меня ни одного хорошего дела».

27. Его же один брат спросил:

— Как в Скиту могли делать больше, чем было заповедано? Любили своих врагов больше, чем самих себя?

— Я до сих пор, — ответил старец, — даже того, кто меня любит, не люблю так, как себя.

28. Авва Иаков рассказывал:

«Как-то зашел я к авве Матою. Уже уходя, я сказал ему:

— Я собираюсь отправиться к кельям.

— Передай от меня поклон авве Иоанну, — сказал мне старец.

И вот как пришел я к авве Иоанну, то говорю ему:

— Тебе поклон от аввы Матоя.

— Авва Матой, — сказал старец, — вот «подлинно израильтянин, в котором нет лукавства» (Ин 1. 47).

Прошел год, и я снова зашел к авве Матою. Передаю ему слова аввы Иоанна, а старец говорит:

— Я, конечно, слов старца недостоин. А вообще-то имей в виду: если услышишь, как старец кого-то хвалит больше, чем себя, — значит, он сам достиг большой меры. Потому что совершенство в том и есть, чтобы превозносить ближнего больше, чем себя».

29. Брат просил авву Матоя:

— Скажи мне слово.

— Иди, проси Бога, — сказал ему старец, — чтобы Он дал твоему сердцу плач и смирение, и всегда помни о своих грехах. Не осуждай других, но держи себя ниже всех и отсеки от себя дерзновение. А еще сдерживай свой язык и свое чрево. И если кто-то скажет что-либо по какому бы то ни было поводу, не спорь с ним. Если он хорошо сказал, скажи «да». А если плохо, то скажи: «Ты знаешь, что говоришь», — и не ссорься с ним из-за его слов. А все это и есть смирение.

30. Авва Ксанфий сказал: «Даже собака лучше меня — у нее и любовь есть, и в осуждение она не впадает».

31. Брат спросил авву Алония:

— Что значит уничижать себя?

— Считать себя хуже бессловесных скотов и помнить, что они при этом не подлежат суду, — ответил старец.

32. Авва Пимен сказал: «Если человек укоряет себя, он во всем одерживает верх».

33. Он же сказал:

— Когда человек достигнет того, о чем сказал апостол: Для «чистого все чисто» (Тит.1. 5), — он видит в себе самую ничтожную из всех тварей.

На это один брат спросил его:

— Как же я смогу считать себя хуже убийцы?

— Если человек достигнет того, что сказано апостолом, — ответил старец, — то даже если он увидит, как кто-то убивает, он скажет себе: «Этот человек сделал такой грех только раз, а я убиваю каждый день».

34. Тот же брат спросил и авву Анува о том же изречении, при этом передал то, что сказал авва Пимен.

— Он правильно сказал, — ответил ему авва Анув. — Так оно и есть: если человек достигнет меры этого изречения и увидит немощи своего брата, он сделает так, что его праведность покроет их.

— А что это за праведность? — спросил его брат.

— Укорять самого себя, — отвечал старец. — Кто укоряет сам себя, тот оправдывает ближнего. А такая праведность покрывает слабости ближнего.

35. Об авве Пимене рассказывали, что он никогда не хотел говорить свое слово вопреки словам другого старца и всегда их хвалил. Так, рассказывали, что, если кто-нибудь приходил к нему, он посылал их сначала к авве Ануву, поскольку тот был старше его по возрасту. А авва Анув снова им говорил: «Идите к моему брату Пимену — это у него есть дар наставления». Если же когда-то случалось, что авва Анув сидел рядом с аввой Пименом, авва Пимен при нем и вовсе молчал.

36. Авва Пимен сказал: «Блаженный авва Антоний говорил, что величайшая сила человека в том, чтобы возлагать на себя пред Господом все свои ошибки и до самой смерти быть готовым к искушению».

37. Однажды он с тяжелым вздохом сказал:

— Все добродетели вошли в этот дом, кроме одной. А без нее человеку одно мучение.

Его, разумеется, тут же спросили, что это за добродетель.

— Чтобы человек укорял самого себя, — ответил он.

38. Он же сказал: «У человека, если он следит за собой, не будет смущений. Потому-то мы и впадаем так часто в искушения, что не следим за своим внутренним состоянием и тем, что говорим. Ведь мы слышали из Писания об Авигее, как она сказала Давиду: «На мне грех» (1 Цар 25. 24), — и он выслушал и полюбил ее. Авигея здесь — это прообраз души, а Давид — Божества. И если душа укоряет себя пред Господом, Господь любит ее.

39. Авва Пимен сказал: «Я всегда говорю, что, куда низвергнут сатану, туда попаду и я».

40. Он же сказал: «Во всем человеку нужны смирение и страх Божий — как воздух, которым он дышит».

41. Он же сказал: «Повергать себя пред Господом, не думать о себе и забыть о собственной воле — вот орудия души».

42. Брат спросил его:

— Авва, о чем мне нужно думать, когда я пребываю в келии?

— О том, что я до сих пор человек, который в грязи по самую шею, на шее у меня бремя, и я вопию к Богу: «Помилуй меня».

43. Он же сказал: «Если придет к тебе брат и ты увидишь, что тебе от его прихода нет душевной пользы, рассмотри свой ум и пойми, какой помысел был у тебя перед его приходом. И тогда ты увидишь, в чем причина этой бесполезности и что ты виноват в этом. И если ты это сделаешь со смиренномудрием, ты не будешь в обиде на своего ближнего. То есть ты укоришь не его, а себя и возьмешь на себя же собственные прегрешения. Потому что, если человек со вниманием пребывает в своей келии, он не согрешит — ведь Бог будет рядом с ним. И, как мне кажется, именно из такого пребывания в келии человек обретает страх Божий».

44. Он же рассказывал, как однажды старцы сидели и ели, а авва Алоний стоял и прислуживал им. И старцы его похвалили, а он вообще ничего не ответил. Кто-то спросил его уже наедине:

— Почему ты не ответил, когда старцы похвалили тебя?

— Если бы я ответил им, — сказал он, — оказалось бы, что я принял похвалу.

45. Он же сказал: «Земля, на которой Бог заповедал приносить жертвы, — это смиренномудрие».

46. Авва Сисой сказал: «Тот, кто сознательно воздерживается от голоса, исполнил все Писание».

47. Один брат пришел к авве Сисою на гору святого Антония. Когда они беседовали, брат спросил старца:

— Что, и сейчас, отче, ты не достиг меры аввы Антония?

На что старец ответил ему:

— Если бы у меня был хоть один помысел, как у аввы Антония, я бы весь обратился в пламя.

48. Другой брат спросил его:

— Авва, кажется, память Божия пребывает во мне.

— Невеликое дело, — ответил старец, — что ум твой находится в Боге. А великое — видеть себя ниже всей твари. Вот почему и телесный труд ведет к смиренномудрию.

49. Авва Сисой спросил брата:

— Как поживаешь?

— Даром теряю свои дни, отче, — ответил тот.

— А я, дай Бог, чтобы хоть один день потерял даром, — ответил старец.

Другими словами: «Дай Бог, чтобы я хоть один день ничего не прибавил к своим грехам».

50. Три старца, которые слышали об авве Сисое, пришли к нему. И говорит ему первый:

— Отче, как мне спастись от скрежета зубовного и червя неусыпающего?

Но авва не ответил ему. Тогда говорит второй:

— Отче, как мне спастись от скрежета зубовного и червя неусыпающего?

Авва и ему не ответил. И сказал ему третий:

— Отче, что мне делать? Память о тьме внешней не дает мне даже вздохнуть!

Тогда старец говорит им:

— Я сам ни о чем таком и не вспоминаю, но надеюсь, что Бог по Своему благоутробию сотворит со мной милость.

Когда старцы услышали это, они огорчились и собрались было уходить. Но авва не хотел, чтобы они ушли расстроенными, и сказал им:

— Счастливы вы, братья, я даже вам завидую. Ведь, если бы ум наш стяжал такую память, мы бы вообще не могли грешить. А что делать мне, жестокосердому? Я и в мыслях не допускаю, что есть ад для людей, а потому все время грешу...

Тогда старцы поклонились ему и сказали:

— Что мы слышали о тебе, то и увидели.

51. Авва Сисой говорил, что путь к смиренномудрию — это воздержание, непрестанная молитва Богу и стремление быть ниже всех людей.

52. Он же говорил: «Об идолах написано, что они имеют уста — и не говорят, имеют глаза — и не видят, имеют уши — и не слышат. Таким же точно должен быть и монах. И как идолы — ничто, так и себя он должен считать ничем».

53. Брат спросил авву Крония:

— Как человеку достичь смиренномудрия?

— Страхом Божиим, — ответил старец.

— А как достичь страха Божия? — спросил брат.

— Мне думается, — сказал старец, — что надо во всем утеснять себя, нести телесные скорби и, сколько хватает сил, помнить об исходе души и суде Божием.

54. Как -то раз авва Макарий возвращался с болота в свою келию и нес ветви. И тут на дороге ему повстречался диавол с мечом. Он хотел ударить Макария, но не смог и говорит ему:

— Большая сила у тебя, Макарий, — я против тебя слаб. Все ты делаешь, как и я: ты постишься — и я; ты бдишь — я вообще не сплю. Только одним ты меня побеждаешь.

— Что же это? — спросил его авва Макарий.

— Твое смирение, — ответил тот. — Потому я и слаб против тебя.

55. Авва Иперехий сказал: «Смиренномудрие — это древо жизни, возносящееся к небу».

56. Старец сказал: «В ком есть смирение, тот смиряет бесов. А в ком его нет — тот им игрушка».

57. Он же сказал: «Будь не смиреннословным, а смиренномудрым. Потому что в деле Божием без смиренномудрия не возвысишься».

58. Один великий пустынник сказал:

— Почему ты так воюешь со мной, сатана?

— А ты, — ответил ему сатана, — еще больше воюешь со мной своим смиренномудрием.

59. Старцы говорили: венец монаху — смиренномудрие.

60. Старца спросили, когда душа обретает смирение.

— Когда думает о том зле, которое сотворила, — ответил он.

61. Старец сказал: «Как земля не может упасть вниз, так не падает тот, кто смиряет себя».

62. Двое монахов были братьями по плоти и жили вместе. Задумал диавол разлучить их между собой. И вот однажды младший зажег светильник, но бес опрокинул подставку и светильник перевернулся. Старший брат разгневался и ударил младшего, но тот положил ему поклон и сказал:

— Прости меня, брат, я сейчас снова зажгу.

И тотчас сила Божия низошла и уничтожила все бесовские козни. А бес ушел и доложил все происшедшее своему князю, который сидел в капище.

Между тем языческий жрец услышал, как бес это рассказывал. Тут он понял, в каком он заблуждении, принял крещение и стал монахом. И с самого начала он хранил смирение. «Смирение, — говорил он, — разрушает все козни диавола, потому что я слышал, как он сам сказал:

— Лишь только посею раздор у монахов, как один из них кладет поклон, и я теряю всякую силу».

63. Старец сказал: «Смирение не гневается и никого не приводит в гнев».

64. Старца спросили:

— Почему нас борют бесы?

— Потому что мы бросаем наше оружие: уничижение, смирение, нестяжание и терпение, — ответил тот.

65. Старца спросили:

— Что такое смирение?

— Это если твой брат согрешит, — ответил старец, — а ты простишь его еще до того, как он попросит у тебя прощения.

66. Об авве Сисое рассказывали, как однажды он заболел. Те, кто сидел рядом с ним, спросили:

— Что ты видишь?

— Я вижу, — ответил он, — что ко мне пришли, и я прошу их, чтобы они мне дали еще немного покаяться.

Тут один из старцев говорит ему:

— А если они позволят тебе, разве ты успеешь еще что-то сделать для покаяния?

— Даже если ничего не смогу сделать, — ответил старец, — я хоть вздохну немного о своей душе, и будет с меня.

67. Однажды к одному старцу пришли братья из Фиваиды и привели с собой бесноватого, чтобы старец исцелил его. Старца долго упрашивали, и наконец он говорит бесу:

— Выйди из творения Божия.

— Выхожу, — ответил бес, — но спрошу тебя об одном месте из Писания, а ты скажи мне. Кто такие козлища, а кто такие овцы? (СР. Мф.25, 32)

— Козлища — это я, — ответил старец, — а что до овец, их знает Бог.

На эти слова бес закричал громким голосом:

— Вот, я выхожу по твоему смирению! — и в тот же миг вышел.

68. Старцы говорили: если у нас нет брани, то тем более нам надо смиряться. Ведь это Бог знает нашу слабость и покрывает нас. А если будем гордиться, Он отнимет от нас Свой покров и мы погибнем.

69. Брат спросил старца:

— В чем преуспеяние человека о Господе?

— Преуспеяние человека, — ответил старец, — это смирение. Чем дальше человек нисходит в своем смирении, тем больше он восходит в своем преуспеянии.

70. Старец сказал: «Если скажешь кому "прости меня", чтобы себя смирить, ты опаляешь бесов».

71. Если мельник не закроет шорами глаза своему скоту, тот будет поворачиваться и поедать его труды. Вот так и мы: промыслом Божиим нам даются шоры, чтобы мы не видели то добро, которое делаем, и не хвалили бы сами себя, потому что так мы потеряем свои труды. Поэтому, чтобы мы осуждали себя, нам иногда попускаются нечистые помыслы, и мы только их и видим. И вся эта грязь закрывает от нас то малое добро, которое у нас есть. До тех пор, пока человек укоряет себя, он не потеряет даром своих трудов.

72. Старца спросили:

— Что такое смирение?

— Смирение, — сказал тот в ответ, — есть великое дело Божие. А путь ко смирению — в страданиях тела и в том, чтобы считать себя грешным и ниже всех.

— Что значит ниже всех? — вновь спросил его брат.

— Это значит смотреть не на чужие грехи, — сказал старец,  - а только на свои и непрестанно молиться Богу.

73. Один брат жил в монастыре и все вины братьев брал на себя. Он обвинял себя даже в блуде — мол, я и это сделал. Кое-кто из братьев, кто не знал о его подвиге, стали роптать на него.

— Столько зла он делает, — говорили они, — да притом еще и не трудится.

Но авва, который знало его подвиге, говорил братьям:

— Мне одна его циновка, которую он делает со смирением, дороже всех ваших, сделанных с гордостью. А если хотите, я дам вам знать и волю Божию.

Он повелел, чтобы они разожгли костер, принесли каждый по три циновки своей работы и одну циновку — брата, а затем бросили их в костер. И только лишь они бросили, все их циновки сгорели, уцелела только одна — брата. Когда те, кто его обвинял, увидели это, они положили ему поклон и с этих пор чтили его, как отца.

74. Одному монаху кто-то нанес увечье, а он положил поклон тому, кто поранил его.

75. Старец рассказывал: «Как-то раз двое мирских по уговору вместе оставили мир и стали монахами. Но по ревности и незнанию они сделали себя евнухами ради Царства Небесного чтобы исполнить, как они думали, евангельскую заповедь (имеется в виду Мф.19.12). Когда архиепископ узнал об этом, он отлучил их от Причастия. Они оскорбились: им казалось, что они поступили правильно. Пошли они тогда к архиепископу Иерусалимскому и все рассказали ему, но и тот их отлучил; потом к Антиохийскому — и он туда же. Наконец, пошли они к Папе Римскому, как к старшему, но и от него они услышали то же.

Это их озадачило, и они сказали друг другу:

— Все они собираются на соборах — вот и прикрывают друг дружку. А мы пойдем к святому Божию — Епифанию, епископу Кипрскому. Он и скажет нам волю Божию. Он пророк и не смотрит на лицо человека.

Отправились они в путь. Но как только приблизились они к городу, святому было о них откровение, и он послал им навстречу сказать: "Даже и в город этот не входите!" Тогда они пришли в себя и сказали:

— Вправду согрешили мы. Пусть даже все остальные отлучили нас не по праву — но ведь не этот же пророк, раз уж сам Бог открыл ему о нас!

И они стали корить сами себя. Но Бог увидел, что их сердце смирилось и они признают свой грех. Он известил святого Епифания, и тот отправил за ними и позвал их назад. Затем он их утешил и принял в общение. А архиепископу Александрийскому написал: "Прими своих чад, потому что они воистину раскаялись".

— Вот это, — добавил старец, — и есть исцеление человека, и именно этого хочет Бог: пусть человек возьмет свои грехи на себя, как пред Богом, а благодать откроет это людям».

76. Один брат жил среди келиотов и в такое пришел смирение, что всегда молился: «Господи, порази меня, ибо, когда я в здравии, я не слушаю Тебя».

77. Если человек будет постоянно и со тщанием обличать, попрекать и уничижать втайне свою душу, он убедит ее, что она ниже псов и зверей. Потому что они не гневили Создателя и на суд не пойдут. И лучше уж ему вообще не восстать на суд, чем восстать на вечные муки.

78. Брат пришел к старцу и спросил его:

— Как у тебя дела, отче?

— Плохо, — ответил старец.

— Почему, авва? — спросил брат.

— Потому, — ответил старец, — что вот уже восемнадцать лет я предстою пред Богом и каждый день проклинаю сам себя: «Прокляты уклоняющийся от заповедей Твоих» (Пс 118. 21).

Услышав это, брат ушел: он получил большую пользу от смирения старца.

79. Старец сказал: «Если ты пребываешь в пустыне и безмолвствуешь, не воображай, что ты делаешь что-то великое. Лучше представь, что тебя, как собаку, отогнали от народа и посадили на привязь, чтобы ты не кусался и не бросался на людей».

80. Старец сказал: «Если ты живешь в пустыне и увидишь, что Бог печется о тебе, пусть не возвышается твое сердце. Потому что Господь отнимет Свою помощь от тебя. Но лучше скажи себе: "По малодушию и слабости моей Бог творит со мной милость, чтобы я терпел и не впал в небрежение"».

81. Старец сказал: «Если ты услышишь о великой жизни святых отцов и возгоришься им подражать, приступи к делу. Но призывай имя Господа, чтобы Он укрепил тебя на дело, которое ты избрал. И если, с помощью Божией, ты его окончишь, то будь благодарен Тому, Кто помог тебе. А если не сможешь довести его до конца, то познай свою слабость и беспомощность, укори себя и смири свой помысел «даже до дня смертного», считай, что ты ни к чему не годен, ничтожен и нетерпелив. Всегда обличай свою душу за то, что она начала и не смогла окончить. Вот тогда сможешь спастись и ты».

82. Пришел однажды авва Макарий Египетский из Скита на Нитрийскую гору на праздник аввы Памвы. Старцы говорят ему:

— Отче, скажи братьям слово.

И он рассказал:

«Я до сих пор еще не стал монахом, но я видел монахов.

Жил я как-то в своей келье в Скиту, и меня беспокоили помыслы: "Пойди в пустыню и посмотри, что ты там увидишь". Но я продолжал бороться с этим помыслом пять лет, на случай, если он от бесов.

Помысел, однако же, оставался, и я пошел в пустыню. Там я нашел пресное озеро, а посреди его — остров. Пустынные звери пришли к нему на водопой. И среди них я увидел двух нагих людей. Меня охватил страх: я подумал, что это духи. Но они увидели, что я боюсь, и заговорили со мной:

— Не бойся, мы тоже люди.

Тогда я спросил:

— Откуда вы? Как пришли в эту пустыню?

— Мы из общежительного монастыря, — ответили они. — Но мы ушли по сговору сюда тому как сорок лет назад. Один из нас египтянин, а другой — ливиец. Но расскажи нам ты: как там мир? Приходит ли вода вовремя? (Имеется в виду разлив Нила, который обеспечивает земле плодородие) А в миру все так же благополучно?

— Да, — сказал я им. — Скажите мне еще: как я могу стать монахом?

— Если человек не откажется от всего мирского, — сказали они мне, — он не может стать монахом.

— Я слаб, — сказал я им, — и не могу вот так, как вы.

— Если не можешь, как мы, — ответили те, — сиди в своей келье и плачь о своих грехах.

Еще я их спросил:

— Когда приходит зима, вы не мерзнете? И потом, когда жарко, вам не жжет кожу?

— Бог так промыслил о нас,— ответили они, — что мы ни зимой не мерзнем, ни жар нам не вредит».

— Вот почему, — прибавил старец, — я вам сказал, что так и не стал монахом, но видел монахов. Простите меня, братья.

83. Однажды авва Антоний молился в своей келии, и был ему глас: «Антоний, ты еще не достиг меры такого-то сапожника, что живет в Александрии».

Наутро старец встал, взял свой пальмовый посох и отправился к этому сапожнику. Придя, он приветствовал его, а затем сел рядом с ним и говорит ему:

— Расскажи мне, брат, о твоем делании.

А сапожник ответил:

— Я, авва, не знаю, что я сделал доброго. Вот только разве что встаю я с утра, чтобы сесть за работу, и каждый раз говорю себе, что весь этот город, от малого до великого, — все войдут в Царство Небесное за их праведность, а я один попаду в ад за свои грехи. И вечером опять, перед тем как лечь спать, говорю те же слова.

На это старец сказал:

— Воистину ты, как добрый плавильщик, спокойно жил дома и унаследовал Царство. А у меня не было рассудительности, и за все время, что я провел в пустыне, я не достиг тебя.

Будь внимателен, читатель, и не прими эту повесть попросту и без рассуждения, не получи вместо пользы вред! А иначе одно-единственное делание мирского человека, и то нетрудное, ты предпочтешь всему подвижническому жительству того, кто был главой и родоначальником многих Отцов. А ведь Антоний, по слову апостола, «получил свою награду по своему труду» (1 Кор 3. 8): он был прославлен Богом превыше всех Отцов и вознесен туда, где пребывает Сам Бог, как это было открыто одному из святых.

Но если Антонию Великому — «огненному столпу, просвещающему вселенную», как сказал о нем один из святых, — следует предпочесть сапожника за один только благочестивый помысел, то почему бы тогда не поставить этого сапожника всем в пример? Не лучше ли нам начать подражать ему, если он больше подходит для этого, тем более что подражать ему несложно? Почему же тогда мы, монахи, оставили его в стороне: взираем на житие дивного Антония, как на образец, и каждый из нас стремится подражать ему своей жизнью? Притом уподобиться Антонию стоит таких трудов: немногие были способны в полной мере достичь этого, да и те, думаю, так и не достигли.

Отсюда видно, что Бог, по слову Писания, смиряет тех, кого любит (Притч 3.12). Он дал апостолу Павлу «жало в плоть», чтобы тот не «превозносился чрезвычайностью откровений» (2 Кор 12. 7—9). Он и святого Антония оградил смирением, когда тот уже был преисполнен плодов и дарований Духа и желал узнать собственную меру совершенства. Поэтому Человеколюбец и сказал ему как человеку, что тот еще не достиг меры сапожника.

И сказав это, Он не солгал — да не будет! — но изрек подлинную и непреложную истину. Но о какой мере говорит Господь? О мере той добродетели, которая была у сапожника: не воображать о себе ничего особенного, если ты простой человек, живешь мирской жизнью и твоя совесть сильно обличает тебя. Потому-то он, как человек совестливый и знающий себя, вполне искренне думал, что все праведны и достойны Царства Небесного, и не смотрел на чужие грехи, но одного лишь себя обвинял и считал обреченным на вечные муки.

И этот человек достоин всяческой похвалы за то, что он так думал, хоть и был человеком простым и жил в миру. Но, разумеется, это не ставит его выше, святого Антония. Лишь в одном он превосходил святого: в том, что считал себя самым грешным из людей. Потому что и Антоний был смиренномудр и вовсе не считал себя достойным действия Святого Духа. Но ум все время напоминал ему о тех плодах и дарованиях, которые он стяжал, и ему казалось, что у многих этого нет. Поэтому он не мог так, как сапожник, считать себя самым грешным из людей, пусть даже и старался укорять себя. И в этом сапожник его превзошел.

Словом, когда Бог сказал это Антонию, Он и правду сказал, и Своего сына привел в еще большее смирение. И так понимай это и в отношении других святых, которым Бог открыл или изрек что-либо подобное.

 

 2. Из святого Ефрема

Начало плода — цветок. Начало смирения — послушание о Господе. Ибо тот, кто стяжал его, исполнителен, послушен, скромен, воздает честь и малым и великим. И я верю, что он получит награду от Господа — жизнь вечную.

2. Один брат рассказал: «Я дал обещание Господу, что, когда брат мой скажет мне что-то сделать, я скажу помыслу:

— Это Господь твой, слушайся его.

А если скажет и другой брат, то я снова скажу:

— А это брат твоего Господа.

И если даже ребенок прикажет мне что-то, я скажу:

— Слушайся сына Твоего Господа».

Так этот брат противостоял чуждым помыслам. Все он исполнял без всякого смущения, и действием благодати у него было смирение.

 

 3. Из аввы Исаии

1. У кого есть смирение, у того даже язык не повернется сказать кому-то, что тот нерадив или небрежен. Он будет слеп к чужим грехам и глух к тому, что не полезно для его души. Ему не будет дела ни до чего, кроме своих грехов, но со всеми он будет сохранять мир — по заповеди Господа, а не из чувства приязни. И если кто не соблюдает этого, пусть он даже ест раз в шесть дней и истязает себя непомерными подвигами — все его труды напрасны.

2. Брат, приучи свой язык говорить «прости», и смирение придет к тебе. Полюби смирение, и оно покроет тебя от твоих грехов.

3. Ни в одном труде не будь нерадив. Потому что труд, страдания и молчание рождают смирение. И знай: пока человек небрежет о себе, он в сердце своем убежден, что угоден Богу. Но когда он избавится от страстей, то стыдится пред Богом возвести свои очи на небо. Тогда-то он видит, сколь он мал в глазах Божиих.

4. У одного человека было два раба. Он послал их на свое поле, чтобы каждый из них сжинал семь статов (часть поля) в день. И один из них изо всех сил старался выполнить приказание своего господина, но не смог, потому что это было ему не под силу. А второй поленился и сказал: «Кто же может за день сделать такую работу!» Этот раб пренебрег приказанием, за дело не взялся и лег спать. Он то дремал, то позевывал, то ворочался с боку на бок, как «дверь... на крючьях своих» (Притч 26. 14—16), — итак впустую провел весь день. Пришел вечер, и оба явились к своему хозяину. Господин проверил обоих и узнал, сколько сделал тот раб, который старался. Конечно, он не успел выполнить, что ему было велено, но он выказал свою ревность, и за это господин его похвалил. А ленивого, как ослушника, прогнал из своего дома.

Вот так и мы в любых скорбях и трудностях не будем унывать, но будем трудиться по мере наших сил, от всей души и со смирением. И я верю, что Господь примет нас вместе с теми Его святыми, кто совершил много подвигов.

5. Если не ранить совесть ближнего — это рождает смирение. Смирение порождает рассуждение, а рассуждение упраздняет все страсти, отделяя их одну от другой. Поэтому ты не сможешь достичь рассуждения, если прежде не подготовишь для него почвы. Первым делом это уединение — оно рождает подвиг. Подвиг рождает плач; плач рождает страх Божий; страх рождает смирение. Смирение рождает рассуждение, рассуждение — прозорливость, прозорливость — любовь. А любовь делает душу чистой и бесстрастной. И тогда, после всего этого, человек познает, как далек он от Бога.

6. Если не быть уверенным, что твой труд угоден Богу, это призовет помощь Божию, которая оградит тебя. Ибо тот, кто предал свое сердце Богу в благочестии и истине, даже помыслить не может о том, что он Ему угодил. До тех пор, пока его уличает совесть в какой-то кичливости, он чужд свободы. Ведь там, где есть в чем упрекнуть, — есть за что и обвинить. А где есть предмет обвинения — там нет свободы.

 

 4. Из аввы Марка

Как чуждо надмение тому, кто кается, так для того, кто намеренно грешит, невозможно смиренномудрие. Смиренномудрие — это не укоры совести, а познание Божией милости и сострадания. Если бы мы заботились о смиренномудрии, нас не нужно было бы наказывать. Все страшное и плохое, что происходит с нами, происходит по нашему надмению. Апостолу ангел дал сатану, чтобы искушать его и чтобы он не возносился (2 Кор 12. 9). А нам за наше превозношение тем более будет дан сатана, чтобы попирать нас, пока мы не смиримся.

Наши предки имением управляли, богатство у них имелось, жены у них были, о детях они заботились — и по своему безграничному смиренномудрию они беседовали с Богом. А мы удалились от мира, отвергли богатство, оставили семьи и думаем, что мы у Бога — свои люди. Вот за наше надмение и смеются над нами бесы.

Кто превозносится, тот не знает сам себя. Потому что знал бы он сам себя, свое неразумие и слабость, — он бы не превозносился. А кто не знает сам себя, может ли знать Бога? Если он не умел понять собственное неразумие, которым живет, — как сумеет понять мудрость Божию, от которой далек и которой чужд?

Кто знает Бога, тот видит отблеск Его величия и презирает себя, как праведный Иов. Он говорит: «Я слышал о Тебе слухом уха, теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле» (Иов 42. 4—6).

Кто подражает Иову, тот и видит Бога. А кто Его видит — тот знает Его. И если мы хотим Его видеть, надо себя унижать и смиряться. Тогда мы Его увидим не только нашим противником, но вкусим сладость общения с Ним — когда Он поселится и почиет в нас. И только так Его мудрость умудрит наше неразумие, а нашу слабость укрепит Его сила. И эта сила удержит нас в Господе нашем Иисусе Христе, Который удостоил нас такого дара.

 

 5. Из святого Диадоха

Смиренномудрие — это что-то очень труднодоступное. По его величию и достигается оно с таким большим трудом. А приходит оно к тем, кто причастен божественному знанию, в двух образах.

Когда подвижник благочестия на середине духовного пути, то либо от телесной болезни, либо из-за того, что кто-то вдруг возненавидит его (как это бывает с теми, кто ищет правды), либо от лукавых помыслов ум его в каком-то смысле смиряется. Но когда ум озарит божественная благодать и он в полноте ощутит и поймет это, тогда душа обретает смиренномудрие уже как естественное. Ибо если душу питает божественная благодать, она никогда не вознесется от тщеславия, пусть и непрестанно исполняет заповеди Божий. Напротив, она становится еще более смиренной, когда приобщается божественной кротости.

И первому роду смиренномудрия свойственны глубокая скорбь и робость, а второму — радость и стыд, преисполненный мудрости. Это оттого, что, как я уже сказал, первое приходит на середине подвига, а второе ниспосылается тем, кто близок к совершенству. Поэтому первое зачастую ниспровергают жизненные блага.

Второе же не оступится, даже если ему обещать все царства мира. Оно вообще не ощущает ужасных стрел греха, потому что оно все — дух и не ведает о телесном. И нужно, чтобы подвижник, проходя через первое, достигал второго. Ибо, если благодать в спасительных страданиях не смягчит нашего своеволия, не принуждая, но испытывая нас одним, она не дарует нам и всего великолепия другого.

 

 6. Из святого Максима

Смиренномудрие есть непрестанная молитва со слезами и скорбью: оно постоянно призывает Бога в помощь. И оно не позволяет безрассудно полагаться на свою силу и мудрость или превозноситься над другим — все это пагубные признаки страсти гордыни.

 

 7. Из аввы Исаака

Человек, который достиг того, чтобы познать меру своей немощи, достиг предела смирения и божественного познания. Это побуждает его постоянно благодарить Бога, и он исполняется божественными дарами. Уста, которые постоянно благодарят, благословляются Богом. И в сердце, которое непрестанно пребывает в благодарении, всегда растет благодать. Благодать сопутствует смирению, как искушение следует за гордостью.

 

Система Orphus Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter


<<<   СОДЕРЖАНИЕ   >>>