Тот или другой факт будет вполне объяснен, если будет показано, что он является необходимым следствием предшествовавших ему условий. Полное затмение солнца 7 августа 1887 г., видимое в значительной части Европейской России, было вполне объяснено раньше, чем оно произошло: было показано, как и почему оно совершится. В области наук о человеке такое истолкование явлений при настоящем состоянии знания всеми безусловно считается невозможным. Такое истолкование предполагает собою факт полного предвидения явлений. Но математик XX столетия не изложит нам теорий и формул, которые будут предложены в XXII столетии, инженер не опишет путей сообщений этого будущего и медик не сообщит рецептов лекарств, которые тогда будут употребляться. Будущего человека, его открытий и усовершенствований нельзя предвидеть современному человеку. Но идеал наук о природе заключается именно в том, чтобы предвидеть все то, что будет происходить с природою. Возможность такого идеала устанавливается механическими принципами современного естествознания. Если мы исследуем материю, определим энергию сил и направление их действия в известном месте, то мы можем предсказать, что будет происходить на этом месте, пока сюда не вторгнутся новые силы. Если будет изучен весь могущий подлежать нашим исследованиям физический мир, то можно будет предсказывать все то, что будет происходить в этом мире. Есть в механике закон параллелограмма сил, согласно которому если на материальную точку действуют две силы под каким-либо углом, то эта точка задвигается по диагонали параллелограмма, стороны которого пропорциональны действующим силам, а угол, разделяемый диагональю, есть угол, под которым действуют силы**. Развитие этого принципа при знании настоящего дает возможность предвидеть все перемещения и следовательно изменения в материи в будущем. Но вот в чем дело. Мы знаем только материальное, мы можем представлять только материальное. «Я — тело, и я мыслю», — сказал философ-материалист. Но если все, что мы знаем, и все, что мы можем узнать, материально, то, значит, все доступное нам существующее можно истолковать из законов необходимости, управляющих явлениями в материи. Психология должна найти свое истолкование в физиологии, а физиология — в физике. Пусть этот идеал недостижим, но он является руководящим принципом для натуралиста. Этот идеал космической механики стоит в противоречии с учением богословия. Богословие отрицает самодостаточность или самобытность мира. По представлению натуралиста, свойства мира в настоящем указывают на его вечное существование в прошедшем, и это прошедшее можно точно так же восстановлять научно, как и предсказывать будущее. Далее, богословие учит о Провидении, которое может изменять, преобразовывать и возвышать строй мировой жизни для высших целей. Подобно тому как человек вносит изменения в естественную жизнь природы, так Бог преобразует природу, смотря по тому, что наиболее полезно для человека. Это промышление о мире обусловливается тем, что мир не есть мертвый механизм, но в нем живут свободные твари, действия которых нельзя всецело истолковывать из предшествовавших условий, но которые в некоторой сфере являются первопричиною явлений, как Бог есть первопричина их бытия. Наконец, богословие сообщает многое о прошедшем и о конечном будущем, — эти сообщения, говорят, стоят в противоречии с тем, что открыла наука относительно прошедшего и что она предвидит относительно будущего. Так рассуждают многие натуралисты. Легко показать необоснованность этого рассуждения и нетрудно, кажется, объяснить причины его возникновения. Говорят, что установлен закон вечности материи. На первых страницах большей части курсов химии можно найти это выражение (см. Менделеев — «Основы химии», 6-е издание; его же — «Вещество», Словарь Брокгауза и Ефрона). Но на самом деле никакого закона вечности материи не установлено. В конце XVIII столетия Лавуазье установил закон сохранения материи, формулировав его так: ни один атом не исчезает в природе и ни один не создается вновь. Но атомы — это только гипотеза или даже фикция, которою удобно пользуются при описании и объяснении явлений, но которая вовсе не есть учение о действительной сущности мира. Практический и, в сущности, единственный смысл закона сохранения вещества таков: «при всяких физиологических, физических, химических и механических изменениях, происходящих с ним (веществом), и когда возможно было взвешивать действующие и происходящие вещества, ни один раз не замечалось, чтобы сумма веса происходящих веществ отличалась от суммы веса действовавших веществ на величину большую, чем погрешность взвешиваний. Вещество плавится, испаряется, накаливается, вновь сгущается, движется, химически изменяется, вступает в организм и т. д. и всегда вес его остается тот же» (см. Менделеев — «Вещество»). На практике это верно, но теоретически — и автор приведенного определения это прекрасно знал — это совершенно неправильно. Вес тела на земле показывает силу, с которою тело притягивается к центру земли. Чем дальше тело от центра, тем оно весит менее. Когда я сижу, я вешу более, чем когда поднимаюсь со стула, потому что в первом случае верхняя часть моего туловища ближе к центру земли, чем во втором. На различных расстояниях от солнца земля имеет различный вес. Вес выражает взаимоотношение притягивающих и притягиваемых тел. Эти взаимоотношения постоянно изменяются во вселенной, поэтому постоянно изменяется и вес составляющих ее тел. Уже давно в физике обнаруживается тенденция истолковать притяжение тел, а следовательно, и их вес, из какого-либо высшего принципа. В основе этого стремления лежит предположение, что вес не есть нечто неизменное, а производная и изменяющаяся функция каких-то доселе неизвестных начал. На самом деле учение о постоянстве веса есть в высшей степени важное эмпирическое обобщение, но вовсе не теоретический мировой закон. В основе этого обобщения лежит теоретическое предположение, что количество и качество мирового материального субстрата остаются неизменными. И это предположение, и эмпирический факт постоянства веса не только не противоречат богословию, но являются раскрытием и разъяснением слов о Боге в книге Премудрости Соломона: «Ты все расположил мерою, числом и весом» (11, 21). Материальный субстрат не определен наукою. Если количественно его мыслят бесконечным, то тогда трудно будет говорить о его неизменности, выражающейся в постоянстве веса конечных вещей. Если этот субстрат мыслить конечным, то тогда признак его количественной неизменяемости будет очень понятен, но конечное не может быть причиною самого себя, и тогда его должно будет мыслить сотворенным Богом. Наконец, если сохранение материи есть факт, то никак нельзя доказать, что закон этого сохранения существовал вечно. Он, как и самая материя и вместе с материей, мог во времени стать реализацией божественной мысли. Исследование закона сохранения энергии, установленного приблизительно через полстолетия после закона сохранения вещества и поставляемого рядом с последним законом, дает много оснований для того, чтобы происхождение вещества и энергии приписывать творческому акту. Законом сохранения энергии утверждается, что количество движения, тепла, света в мире остается неизменным. Если некоторое количество теплоты перейдет в движение, то потом это движение перейдет или, по крайней мере, может перейти в то же количество теплоты. За единицу теплоты принимается количество ее, повышающее температуру 1 килограмма воды с 0° до 1° по °С. Преобразованное в работу, это количество теплоты может поднять (приблизительно) 427 килограмм на высоту 1 метра. Величина 427 кГм называется механическим эквивалентом теплоты, так как показывает, в какое количество механической работы превращается единица теплоты. Наоборот, количество теплоты, развивающееся вследствие падения 1 килограмма с высоты 1 метра (1/427 единицы теплоты), называется термическим эквивалентом работы. Эта неизменяемость отношений между силами — факт, что при превращениях энергии ничто не тратится и не пропадает, — носит имя закона сохранения энергии. Отсюда делают вывод, что энергия вечна. Чтобы оценить этот вывод, к учению об энергии нужно присоединить учение об энтропии. Каждому телу присуще некоторое количество энергии, она может быть извлекаема из него лишь в том случае, если тело будет введено в сферу, в которой тела обладают меньшей энергией, чем оно. Вода, имеющая 15°C температуры и находящаяся в комнате с такой же температурою, не отдает своей энергии окружающим предметам, но, будучи перенесена на воздух, где температура приближается к 5°C холода, немедленно начинает остывать, обращается в лед и, в конце концов, принимает температуру окружающей среды. Поэтому закон передачи энергии состоит в том, что скорость движений молекулярных частиц в телах стремится уравновеситься. Чтобы в мире совершались явления, нужно, чтобы существовали тела с свободной энергией, т. е. тела, скорость движения частиц в которых больше, чем в окружающих. Процесс передачи этими телами избытка своей энергии другим телам и есть процесс мировой жизни. Энергия ниже избытка передаваема быть не может. Это — энергия несвободная. Клаузиус назвал ее энтропией и сказал, что энергия вселенной постоянна, а энтропия ее непрестанно возрастает. На самом деле энергия вселенной стремится к равномерному распределению, но жизнь (существование свободной энергии) обусловливается ее неравномерным распределением. Стремлением к равномерности вызывается совокупность процессов, которая направлена к тому, чтобы сблизить между собою взаимно тяготеющие тела, уравновесить во Вселенной упругости, уравнять температуры. Когда это состояние наступит, энергия вселенной сохранит свою начальную величину, но только равномерно рассеется в системе, т. е. вся перейдет в энтропию. Это будет концом вселенной. Но то, что имеет конец, имеет начало. Это подсказывает вывод, что бытие, которое мы знаем, имеет для себя причину в инобытии. Мысль опять приходит к творческому акту. Но та же мысль плохо мирится с возможностью всеобщего омертвения мира. Может быть по неизвестным нам законам энергия станет проявлять себя в новых формах явлений. Сущность энергии и все ее свойства неизвестны, и поэтому высказанное предположение возможно. Его охотно принимают многие натуралисты. Эту веру освящает богословие (учением о воскресении тел и будущей жизни). Многие натуралисты полагают, что принципы сохранения вещества и энергии не могут быть совмещаемы с признанием свободы воли. Согласно этим принципам всякое явление должно быть рассматриваемо как необходимое следствие предшествовавших условий. Всякому психическому акту — это необходимый постулат современной науки — соответствует акт физиологический. Но всякий физиологический акт, как и всякое физическое явление, должен быть необходимым следствием предшествовавших условий. Следовательно, таким необходимым следствием должен быть и всякий психический акт, неразрывно соединенный с физиологическим. Действительно, если человек имеет свободную волю, то в его телесном организме должны совершаться такие физиологические процессы, которые нельзя представить необходимыми следствиями раннейших условий. Решение свободной воли должно повлечь за собою физические действия — будут ли это слова, движения или что иное, — и для начала этих действий нельзя отыскивать никакого prius. Подтверждает ли это предположение физиология? Она говорит следующее. Нервные центры серой коры мозговых полушарий, в особенности в их передних долях, служат, по-видимому, исходной точкой волевых импульсов. Это доказывается тем, что область произвольных движений мозговых полушарий все более и более ограничивается, и после совершенного удаления обоих полушарий головного мозга животные, по-видимому, превращаются в бессознательные автоматы. Они остаются способными к жизни благодаря продолжающимся сердцебиению и дыханию, но лишаются возможности делать какие-либо волевые движения и отвечают на внешние раздражения только отраженными движениями. Механизм возникновения волевых импульсов в нервных центрах полушарий большого мозга неизвестен. Всякому волевому импульсу, по-видимому, предшествует молекулярное изменение нервного клеточного вещества, выражающееся в том, что в части мозга, где предполагается начало импульса, возникает отрицательное электрическое напряжение, что обнаруживается гальванометром (один электрод приставляется к переднему, другой — к заднему полушарию лягушки); ток, оказывается, предшествует движению. Волевые импульсы центробежны, распространяются перекрестными путями (из того или другого полушария через продолговатый мозг переходят в противоположную сторону спинного мозга). Так, физиология не знает первоначальной причины волевых импульсов, а механика и физика учат нас, что признание этих причин свободными психическими актами не противоречит принципам сохранения вещества и энергии и данным положительного знания. Механика учит, что теоретически для начала сложных движений иногда требуется ноль силы. Представим, что высоко помещен блок, через который перекинута нить, на концах которой укреплены равные тяжести; система находится в равновесии. Но вот она задвигалась равномерно ускоренным образом в направлении одной из тяжестей, прошла в секунду около 5 метров и приобрела способность двигаться далее равномерно со скоростью около 10 метров. Вычисление показывает, что ее начальная скорость была равна нулю, т. е. для начала движения не требовалось никакой силы, а дальнейшее совершалось под воздействием притягивающей силы земли. В физической области таких случаев в действительности, конечно, не бывает, но может быть, они постоянно имеют место в области психофизической. Пуанкаре интегрировал некоторые дифференциальные уравнения и нашел, что их интегралы с геометрической точки зрения являются непрерывными кривыми линиями, разбегающимися в некоторых изолированных точках. Как будет происходить явление до изолированной точки, это можно определить точно; куда оно направится из изолированной точки, это предвидеть невозможно. Но раз направление выбрано, последующее до изолированной точки определяется с необходимостью. Эта математическая теория послужила Ковалевской для развития такого взгляда на свободу человека: жизнь человека вообще определяется необходимостью, но бывают в жизни моменты, когда человек находится в критической точке, может выбрать то или другое направление, вообще бывают моменты, когда он бывает свободен. Направление выбрано, и он подчинен необходимости до следующего критического момента. Опыт, по-видимому, оправдывает эту теорию: в жизни каждого бывают моменты, когда приходится выбирать направление, определяющее жизнь — выбор школы, профессии, жены и т. п. Но размышление открывает, что подобные моменты — это, так сказать, максимальные критические точки; затем человеку постоянно приходится выбирать направления, только важность и сфера выбора здесь гораздо меньше — каждый выбор влечет за собою нечто необходимое, но за всем тем критические точки умножаются почти без конца и сближаются почти до соприкосновения (соприкосновение полное слило бы их все в одну точку, но линии необходимости, разделяя их, образуют из жизни сложный процесс). Так физика, механика и математический анализ не только не опровергают, но разъясняют и обосновывают факты свободной деятельности. Но раз существуют свободные конечные твари, то благополучие их может утверждаться только на промышлении о них свободного бесконечного Существа — Бога. Конечная свобода предполагает собою возможность злоупотребления ею, а зло, как и всякое расстройство, согласно принципам самого опытного знания, раз возникнув, расширяется и разрастается. Ею препобеждает Промысл. Явные действия Промысла называются чудесами. Чудеса не противоестественны, они есть явления или события, не отвечающие обычному ходу явлений или событий в данной среде. Послушание дикого животного человеку есть явление чудесное при теперешнем порядке вещей, но оно будет явлением нормальным при порядке вещей идеальном. Когда рассказывали о послушании львов и медведей пустынницам, люди не верили; когда явились укротители зверей, было признано, что в принципе такое послушание возможно. Передвижение горы с одного места на другое по вере при теперешнем порядке есть чудо, но если бы человечество имело ту веру с зерно горушное, о которой говорит Христос, то вержение горы в море было бы явлением, ни в ком не возбуждающим удивления. Аскеты представляют образец могучего влияния духа на тело. Существуют факты, доказывающие, что воля человека может влиять на материальную природу и вне его (несомненно, некоторые лица могут производить стуки и перемещения предметов, не дотрагиваясь до них). Подчинение физической природы силе духовной, в чем выражаются чудеса, сверхъестественно не потому, что оно беспричинно или противоречит установленным принципам, но потому, что является введением действия высших сил в низшую среду. Чудеса — это события, совершающиеся в низшей сфере по высшим нормам. На существование таких норм указывает множество опытных данных, надежда на торжество этих норм дает смысл существованию человечества. Так, естествознание должно находиться в полной гармонии с богословием, но многие натуралисты, отрицая богословие во имя принципов естествознания, отрицают его и во имя многих частных естественнонаучных открытий и теорий (об этом см. статьи: Галилей, Дарвинизм, Древность рода человеческого, Единство рода человеческого и др.). Возможность столкновений между богословием и естествознанием очень понятна. Учение Откровения может быть неправильно истолковано, научная теория может явиться ошибочным обобщением; наконец, краткость откровенных указаний и неполнота научных данных легко могут представить уму человеческому несогласимым то, что на самом деле представляет собою свидетельство истины о различных сторонах одного и того же явления или события. Человек очень ограничен, его теории относительно действительности в своих принципах часто устанавливаются путем индукции, т. е. путем заключения от частного к общему. Здесь постоянно допустимы и допускаются ошибки. Одностороннее изучение материи заставляет натуралиста забывать о духе, и постоянное исследование физических законов необходимости делает непонятными и недопустимыми нравственные законы свободы. Так, и методы естествознания, и его содержание являются искушением для человека. Мышление, воспитываемое в сфере естественного, отучается от понимания сверхъестественного. Чем ограниченнее человек, тем легче успех может развить в нем безграничное самомнение. Ученый откроет какой-нибудь закон, сделает обобщение третьестепенной важности и по аналогии с этим обобщением затем стремится понимать и истолковывать все существующее. Декарт указал, что решение вопроса о признании наших представлений о вещах истинными или ложными принадлежит воле. Воля может и спешить и не спешить давать свою санкцию тому или иному миропониманию. Таким образом, ложные представления о Боге и мире суть грех воли. Если в воле человека заглушены высшие стремления, если в человеке неразвито религиозное чувство, если он приник к земле и не хочет знать никаких наслаждений, кроме тех, которые даются ею, то его воля, конечно, легко может согласиться на признание истинным мировоззрения, утверждающего, что существует только этот мир, только материальное, только законы необходимости. Но за всем тем принятие такого мировоззрения никогда не делается по необходимости, а совершается свободно. Доказательством этого является уже то, что у натуралистов материалистического и атеистического образа мыслей часто обнаруживаются колебания и сомнения относительно важнейшего — верить или не верить в Бога. Откровенное сознание этого можно найти у Тиндаля; нечто подобное можно замечать у Гексли и Дарвина. Позволительно предполагать, что духу самого упорного атеиста предносятся моральные и теоретические возражения, относительно которых он сознает, что было бы лучше и что он мог бы еще заняться их исследованием, чем упорно отрицать их значение. Таким образом, они безответны. Для тех, которые думают, что естествознание заключает в себе нечто сокрушительное для богословия, поучительно обратить внимание на то, что величайшие натуралисты всех эпох вообще были людьми религиозными. Космологическое и телеологическое доказательства бытия Божия построяются на основании изучения природы и ее законов. Святые отцы извлекали из явлений природы бесконечное количество воспитательных уроков. Гармонично развитый человек всегда чувствует, как бы глубоко он ни изучил механизм природы, ее эстетическую, моральную и религиозную сторону. Только аморальная воля, ограниченность разума, соединенная с безграничным самомнением, и узкий фанатизм хотят видеть в нерукотворенном храме природы бессмысленную мертвую машину. Но для лучших людей всех времен природа всегда была и будет живым свидетельством бытия Бога, все сотворившего и промышляющего о всех тварях. Изучение природы, как и многое, для одних является камнем претыкания и соблазна, для других — камнем утверждения и спасения: одних, к несчастию, оно ведет к материализму и атеизму, для других имеет великое религиозно-воспитательное значение.
Литература. Соглашению данных естествознания с богословием посвящалось и посвящается много работ на Западе и даже у нас. Должно указать на два журнала, всецело посвященных этой цели и вполне стоящих на высоте научных требований. Это — Natur und Offenbarung, Münster (с 1854 г.) и Revue des Questions scientifiques, Bruxelles (с 1877 г.). Особенно много ценных работ и сообщений в последнем.
** Равнодействующая 
* Сергей Сергеевич Глаголев,
доктор богословия, профессор
Московской духовной академии
Источник текста: Православная богословская энциклопедия. Том 5, стлб. 501. Издание Петроград. Приложение к духовному журналу "Странник" за 1904 г. Орфография современная.