Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+EnterЕпископ Васильсурский Варнава (Беляев). Опыт православной аскетики
I. Что оно такое? «Никакое слово не может изъяснить его качество»289, и «кто думает одним сказанием своим просветить и научить невкусивших сего самым делом, тот делает нечто подобное человеку, вознамерившемуся словами и примерами дать понятие о сладости меда тем, которые никогда его не вкушали»290. Одно только можно сказать, что оно необходимо для спасения.
«Многие получили спасение без прорицаний и осияний, без знамений и чудес, - говорит св. Иоанн Лествичник291, но без смирения никто не внидет в небесный чертог». И «если увидим или услышим, что кто-нибудь, в продолжение немногих лет, приобрел высочайшее бесстрастие, верь, то такой шествовал не иным путем, но сим - блаженным и кратким».
Трудность объяснения и понимания смирения заключается в том, что для плотского разума совсем непонятно и совершенно невероятно, как человек святой и видящий, конечно, что он не творит не только больших грехов, но бегает, как огня, и малых грешных мыслей, как может такой человек после этого считать себя хуже всех разбойников, скотов и самих бесов? Ему кажется все это лицемерием, фарисейством или просто безумием.
Вот пример из давнопрошедших времен, когда со святыми чудотворцами разговаривали запросто. Рассказывает преп. авва Дорофей: «Некогда авва Зосима говорил о смирении, а какой-то софист292 (теперь бы сказать «интеллигент» — без иронии, однако ж, - образованный светский человек), тут находившийся, слыша, что он говорит и, желая понять это в точности, спросил его:
— Скажи мне, как ты считаешь себя грешным? Разве ты не знаешь, что ты свят? Разве не знаешь, что имеешь добродетели? Ведь ты видишь, как исполняешь заповеди? Как же ты, поступая так, считаешь себя грешным?
Старец же не находил, какой дать ему ответ, а только говорил:
— Не знаю, что сказать тебе, но считаю себя грешным.
Софист же настаивал на своем, желая узнать, как это может быть? Тогда старец, не находя, как ему это объяснить, начал говорить ему со своею святою простотою:
— Не смущай меня, я подлинно считаю себя таким.
Видя, что старец недоумевает, как отвечать софисту, я сказал ему:
— Не то же ли самое бывает и в софистическом и врачебном искусствах? Когда кто хорошо обучится искусству и занимается им, то по мере упражнения в нём врач или софист приобретает некоторый навык, а сказать не может и не умеет объяснить, как он стал опытен в деле. Так и в смирении: от исполнения заповедей бывает некоторая привычка к смирению, и нельзя выразить это словом.
Когда авва Зосима услышал это, он обрадовался, тотчас обнял меня и сказал:
— Ты постиг дело, оно точно так бывает, как ты сказал.
И софист, услышав эти слова, остался доволен и согласен с нами»293.
Таким образом, все слова, которыми стараются описать смирение, желая его хоть сколько-нибудь приблизить к сознанию и понятию человека, нисколько не объясняют самого состояния этой добродетели, а только указывают на её внешнее обнаружение, превосходство, значение, на путь к ней. Самое же смирение Божественно по своему существу и потому словами невыразимо; оно познается только опытом.
Однако и внешнее описание смиренных чувств и расположений поможет внимательно проходящим путь спасения, с одной стороны, понять, что без смирения спасение невозможно и что в нём оно есть краеугольный камень, а с другой — разобраться, имеют ли они сами смирение и на какой ступени его стоят.
Добродетель смирения — царица добродетелей294, «несказанная красота наших душ», как ее называет св. Симеон, Новый Богослов295.
Святые отцы называют обычно ее «безымянною»296, потому что силы ее внутренние никто не знает, кроме тех, которые постигли это собственным опытом, а таких людей очень мало. Во всяком случае, даже среди православных поискать их придётся желающему, а среди еретиков и быть не может.
«Невозможно пламени происходить от снега, еще более невозможно быть смиренномудрию в иноверном или еретике, - говорит преп. Иоанн, списатель «Лествицы». Исправление это принадлежит одним православным, благочестивым и уже очищенным»297.
Отсюда видно, как неосторожно, погрешительно и, в лучшем случае, не знают, что говорят те, которые разглагольствуют о «смирении» разных Францисков Ассизских, сектантов всех толков и даже о «смирении» неверов-ученых... Смиренные слова и поступки последние могут произносить и делать, но это так же далеко от смирения, как небо от земли, и одно с другим могут смешивать лишь люди, знакомые с Житиями святых в передаче только Анатоля Франса или Сельмы Лагерлёф.
Здесь тесно соприкасается с только что изложенным вопрос о степенях смирения. Действительно, оно начинается с малого, с земного, внешнего, которое, понятно, и грешный, плотской человек может исполнять и которому даже неверующий может подражать. Но, продолжу словами св. Симеона, Нового Богослова298, - «иное есть говорить смиренные слова, иное - иметь смиренное мудрование. Иное, опять, есть смирение, а иное - цвет смирения, и иное - плод его. Иное есть красота плода его, а иное - сладость его, и иное - действия, бывающие от плода сего. Из этого, сказанного мною о смирении, иное есть в нашей, а иное - не в нашей власти. В нашей власти - помышлять о том, что располагает нас к смирению, мудрствовать о том, рассуждать, говорить и то делать; но само святое смирение, с его существенными свойствами, дарами и действами, не в нашей власти, но есть дар Божий, чтобы не вздумал кто хвалиться даже и этим».
Характеристику самых степеней смиренномудрия и перевод только что приведенных образных выражений св. Симеона на язык практики духовного делания дает преп. Иоанн Лествичник299. Пусть каждый проэкзаменует себя, в каком чине спасающихся он находится - новоначальном, среднем или ещё не вступил ни в один из них.
«Когда начнет в нас процветать священный грозд смирения, тогда мы, хотя и с трудом, возненавидим всякую славу и похвалу человеческую, отгоняя от себя раздражительность и гнев. Когда же смиренномудрие, сия царица добродетелей, начнет преуспевать в нашей душе духовным возрастом, тогда не только за ничто почитаем наши все добрые дела, но и вменяем их в мерзость, думая, что мы ежедневно прилагаем к бремени наших грехов, неведомым для нас расточением, и что богатство дарований, которые получаем от Бога и которых мы недостойны, послужат к умножению наших мучений в грядущем веке. Поэтому ум бывает в то время неокрадом, затворившись в ковчеге смирения, и только слышит вокруг себя топот и игры невидимых татей300, но ни один из них не может ввести его в искушение, ибо смирение есть такое хранилище сокровищ, которое для хищников неприступно»301.
«Итак, мы дерзнули любомудрствовать в немногих словах о цветоносии и первом преуспеянии сего присноцветущего плода; а какова совершенная почесть священнейшего смиренномудрия, о том вопросите Самого Господа, ближайшие Его други, - обращается смиренно преп. Иоанн к преподобным, достигшим этой ступени. - О количестве богатства сего говорить невозможно, о качестве еще труднее, однако о свойстве её покусимся сказать по данному нам разумению»302.
«Первое из свойств состоит в радостнейшем подъятии уничижений, когда душа распростертыми руками принимает и объемлет их как врачевство, исцеляющее и попаляющее ее недуги и великие грехи. Второе же по сем свойство есть истребление всякого гнева и в утоление последнего — смирение. А третья и превосходнейшая степень есть совершенное неверование своим добродетелям и всегдашнее желание научаться»303.
Чтобы быть нам ближе к истине, не забудем, что речь здесь идет о великих чудотворцах и пророках, а не о грешниках. А если разбойник «не верит» своим добрым делам, которых он и не сделал, это еще не великое дело. Но, с другой стороны, какое утешение для совести, обремененной грехами, что и в этом случае Господь принимает смиренное сознание своего недостоинства, как великие дары святых богачей! (Мк. 12, 41; Лк. 23, 42-43).
Итак, что такое смирение по существу, выразить нельзя, можно только описать свойства его. О них-то и будем говорить под разными углами зрения.
II. Путь к смирению. «Поспешающий к оному необуреваемому пристанищу смиренномудрия да не престанет делать всё, что может, и да понуждается и словами, и помышлениями, и разными способами, исследованиями и изысканиями, и всем житием, и ухищрениями, творя молитвы и моления, размышляя, придумывая и все средства изобретая, доколе содействием Божиим и пребыванием в уничиженнейших и наиболее презираемых состояниях и трудах не избавится ладья души его от бедствий приснобурного моря тщеславия; ибо избавившийся от сей страсти получает удобное оправдание от всех прочих своих грехов, как Евангельский мытарь».
Таким образом, нет определенных правил, исполняя которые можно бы достигнуть смирения. Но нужно всеми способами выискивать его, пользоваться каждым случаем и минутой для приобретения сего сокровища. Какие обстоятельства нас смиряют, те и возлюбим, за теми и погонимся. Ничего не будем упускать, что Промысл Божий направляет в наши руки и с помощью чего можно смириться, то есть получить от людей бесчестие, выговоры, наказания, клевету, гонения. Будем только наблюдать, чтобы искушения были по силам и не были вызваны нашими же словопрениями, грубым обращением, дерзостью и т. п. (1 Петр. 2, 19-21; 4, 14-16). Это самый скорый путь спасения304.
Однако, чтобы не растеряться новоначальному на первых порах, можно точно перечислить некоторые из способов достижения смирения и выделить из них наиболее главные и существенные.
Вообще говоря, воспитанию в нас смирения помогают: нестяжательность, уклонение от мира, утаение своей мудрости, простота речи, прошение милостыни, скрытие благородия, изгнание дерзновения305, удаление многословия306, телесные подвиги, совершаемые разумно307, благочиние во всём внешнем поведении308 и многое другое309, о чем нет возможности и особой нужды говорить здесь пространно.
Но главное средство — это правость сердца и послушание310. Оно, собственно, рождает бесстрастие, сподобляет человека прозорливости и привлекает на него все милости и дары Божии. Истинные послушники безмолвны, безответны, терпеливы, мужественны, ревностны, то есть обладают и всеми теми качествами, с которых мы начали этот отдел.
III. Как узнать, достиг ли человек смирения? Мне уже приходилось однажды говорить по этому поводу311. Теперь я более подробно коснусь этого предмета.
В сущности это будет представлять более подробное раскрытие трех степеней смирения, о которых говорилось выше.
Начавшим недавно подвизаться можно предложить следующее испытание: «Если в истинном чувстве души будем думать, что каждый ближний наш превосходнее нас, то милость Божия недалека от нас»312.
Еще более смирения имеет тот, кто, будучи укорен другим, не уменьшает к нему любви. Но меньшую степень составляет то, когда кто-либо только сам себя укоряет, ибо кто не стерпит поношения от себя самого?313 Однако самоукорение надо всячески развивать, ибо через него и к настоящему смирению переходим314.
Если же «кто говорит, что он ощущает благовоние сего мира, и во время похвал хотя мало движется сердцем, и силу слов их понимает (но не отвращается их): тот да не прельщает себя, ибо он обманут»315, и никакого смирения у него нет316.
Чем выше кто поднимается к верху сей Божественной добродетели, тем более начинает (излагаю в последовательно хронологическом порядке) ненавидеть тщеславие и перестает видеть, то есть зазирать, чужие согрешения. Наконец, страсти отмирают совершенно, является ненасытная любовь к молитве, и появляется в душе неизреченный свет317.
«Если предел, свойство и образ крайней гордости состоят в том, что человек ради славы лицемерно показывает добродетели, каких в нём нет, то глубочайшего смиренномудрия признак, когда человек ради уничижения, в некоторых случаях принимает на себя такие вины, каких и нет в нём. Так поступил тот духовный отец, который взял в руки хлеб и сыр318, так поступил и тот делатель чистоты, который снял с себя одежду и прошел через город бесстрастно.
Таковые уже не заботятся и не боятся, как бы не соблазнились люди, потому что они молитвою получили силу всех невидимо пользовать. А кто из них о первом, то есть о соблазнах, еще заботится, тот изъявляет скудость второго дарования; ибо где Бог готов исполнить прошение, там мы всё можем сделать»319.
IV. Польза и плоды смирения. 1. Довольно часто святые отцы ставят следующий вопрос: «Если от одной этой страсти (речь идет о гордости. - Е. В.), безо всякой другой, некто (то есть диавол.- Е. В) ниспал с неба, то должно исследовать, не возможно ли смирением, и без других добродетелей, взойти на небо?»320 И все отвечают: возможно.
Великое утешение, и даже единственное, для немощного, особенно телом, человека!321 Св. Иоанн Лествичник, задавший этот вопрос, сам же и отвечает на него так в ином месте: «Возлюбленный! Знай, что удолия322 умножат пшеницу (Пс. 64, 14) и плод духовный в себе. Сие удолие есть душа смиренная, которая посреди гор, трудов и добродетелей, всегда пребывает без возношения и неподвижною. Не постился я, говорит Давид, не бдел323, не лежал на голой земле, но смирихся, и спасе мя Господь вскоре» (Пс. 114, 5)324.
С другой стороны - одни подвиги без смирения не спасают человека325.
Приведу еще несколько выдержек из святых отцов в доказательство этих логических положений.
«Смирение и без дел многие согрешения делает простительными, - говорит св. Исаак Сирин326. — Напротив того, без смирения и дела бесполезны, даже уготовляют нам много худого... И если приобретем его, соделает нас сынами Божиими и без добрых дел представит Богу, потому что без смирения напрасны все дела наши, всякие добродетели и всякое делание».
Старец и духовный отец преп. аввы Дорофея, св. Иоанн, именуемый Пророком, на вопрос первого, каким путем скорее можно достигнуть спасения: трудами ли, или смирением, ответил: «Брат! Истинный труд не может быть без смирения, ибо сам по себе труд суетен и не вменяется ни во что. Писание говорит: виждь смирение мое и труд мой, и остави вся грехи моя (Пс. 24, 8). Итак, кто соединяет смирение с трудом, тот скоро достигнет цели. Имеющий смирение с уничижением также достигает, ибо уничижение заменяет труд. А кто имеет одно только смирение, тот хотя и успевает, но не так скоро»327.
2. Смирение, сходя к человеку с неба, приносит ему оттуда с собой великие дарования. Эти плоды заключаются, во-первых, в том, что смиренному покоряется своя собственная душа и тело, все их чувства и отправления. Теперь ему не надо уже ухищряться и придумывать разные способы, как бы научиться смирению, но само оно пребывает в его сердце свободно, естественно, без труда, без нужды.
«И хотя приял он в себя некое дарование великое и превышающее всю тварь и природу, но на себя смотрит, как на грешника, на человека, ничего не значащего и презренного в собственных своих глазах, — объясняет это состояние из собственного опыта божественный Исаак Сирин328; и хотя вошел он в тайны всех духовных существ и во всей полноте совершен стал в мудрости всей твари, сам себя признает ничего не значащим. И этот неухищренно, но без принуждения таков в сердце своем».
Во-вторых, и вся внешняя тварь покоряется человеку, достигшему в меру совершенного смирения. Единственное исключение из общего порядка представляют только родные ему по плоти - собратья, злые люди, которым, впрочем, Бог попустил свободу восставать и против Него Самого до времени. И хотя они ничтожны, и как прах пред лицем ветра (Пс. 1, 4), так и они пред смиренным, но им позволяется иногда унижать и оскорблять последнего, чтобы ему придать в будущем веке большую славу, а их сделать вконец безответными (за то, что, видя его смирение и терпение в скорбях, наносимых ими, не покаялись и не вразумились).
«Но между тем, как в очах таких людей пренебрегается смиренный, - продолжу выписку из св. Исаака Сирина, - у всякой твари соблюдается честь ему. Приближается ли смиренномудрый к губительным (хищным) зверям, - и, едва только обратят взор свой на него, укрощается свирепость их; они подходят к нему, как к своему владыке, поникают своими главами, лижут руки и ноги его, потому что ощутили от него то благоухание, какое исходило от Адама до его преступления, когда звери собраны были к Адаму и нарекал он им имена в раю. Это отнято было у нас, но обновил и даровал нам это опять пришествием Своим Иисус Христос. Сим-то и помазано благоухание человеческого рода. Приближается ли также смиренномудрый к смертоносным гадам, — и едва только приблизится ощущение руки его и коснется их тела, прекращается едкость и жестокость смертоносной их горечи, и своими руками давит их, как саранчу. Приближается ли он к людям, - и внимают ему, как Господу. И что говорю о людях? Даже демоны, при всей наглости и злобе своей, при всей высоковыйности гордыни своей, приближаясь к нему, делаются, как прах; вся злоба их теряет силу, разрушаются козни их, бездейственными остаются злоухищрения их»329.
Примечания:
289. Лествица. Слово 25, 2. Сергиев Посад, 1908, с. 162.
290. Там же, п. 1.
291. Там же, п. 52, 36.
292. Софисты в это время нередко были глубоко знакомы со Священным Писанием. Во всяком случае, их никак не должно смешивать с древними софистами времен Сократа, преподававшими философию и красноречие за плату. Некоторые из софистов, то есть глубокообразованных светски и духовно христиан упоминаемого времени, были даже и великими подвижниками, как, например, Софроний, впоследствии патриарх Иерусалимский (641).
Софист, о котором идет речь у аввы Дорофея, очевидно, был силен только во внешних науках.
293. Прп. авва Дорофей. Цит. соч., II. Троицкая Лавра, 1904, с. 45-46.
294. См.: Прп. Симеон Новый Богослов. Божественные гимны, II / Пер. с греч. иеросхимонаха Пантелеймона, доцента МДА. Сергиев Посад, 1917, с. 25.
295. Тамже, VIII, с. 58.
296. Лествица. Слово 25, п. 4; Св. Симеон Новый Богослов. Божественные гимны.
297. Лествица. Слово 25, 33.
298. Творения, т. II. М., 1890, с. 399.
299. Читатель пусть не вмешивает сюда хронологию, ибо прп. Иоанн жил в конце VI века, а св. Симеон — в начале XI столетия.
300. Ум обычно занят на этой духовной ступени непрестанным плачем и Иисусовой молитвой, и так как все внимание на нее устремлено, то топот и игры бесов только «со вне» ему и слышатся, и то смутно, а внутрь его «клети» (вот, что значат слова Спасителя: Мф. 6, 6) проникнуть не могут.
301. Лествица. Слово 25, 5.
302. Там же. Слово 25, 6.
303. Там же. Слово 25, 8.
304. Там же. Слово 25, 35.
305. См. параграф «Дерзость».
306. Лествица. Слово 25, 65.
307. См.: Лествица. Слово 25, 58.
308. См.: параграф «Внешнее поведение».
309. См.: Древний Патерик, 15, 98, 35. М., 1899, с. 280-281, 298. Прп. Исаак Сирин. Творения. Сергиев Посад, 1911, с. 45. и след.
310. Лествица. Слово 25, 62, 71, 105.
311. В параграфе «О гордости».
312. Лествица. Слово 25, 32.
313. Ср.: там же. Слово 22, 17.
314. См.: Древний Патерик, п. 24, с. 278.
315. Лествица. Слово 25, 42; ср. п. 23.
316. Однако и тот, кто отвращается помыслов тщеславия и не соглашается с ними, но все-таки еще чувствует всю силу их, - несовершен; но, понятно, выше первого.
317. Лествица. Слово 25, 28.
318. Это — авва Симон, один из великих древних египетских отцов.
Один светский начальник пришел на него посмотреть. Клирики предупредили авву об этом и сказали:
— Авва, приготовься! Один начальник, услышав о тебе, идет принять от тебя благословение.
— Хорошо, приготовлюсь, - отвечал Симон.
Надев на себя платье, сшитое из многих разноцветных лоскутков, и взяв в руки хлеб с сыром, авва сел у двери и ел.
Начальник пришел со своей свитой.
Увидев старца, пришедшие посмотрели на него с презрением и сказали:
— Это-то отшельник, о котором мы слышали?!
И тотчас удалились (Достопамятные сказания. Об авве Симоне, п. 2. СПб., 1871, с. 373).
Здесь надо обратить внимание, кроме всего прочего, на проскальзывающее тщеславие клириков, желавших, очевидно, чтобы святой прибрался, но противоположным образом тому, как сделал он; на желание аввы смирить их тщеславие, на то, что великий постник стал есть сыр, то есть принял вид чревоугодника, нарушающего не только время вкушения пищи, но и выискивающего совершенно несхимническую еду (см. параграф «О времени вкушения пиши и пр.»).
319. Лествица. Слово 25, 44.
320. там же. Слово 23, 12.
321. Там же. Слово 26, 238.
322. Долину, как низину, лежащую у подошв гор, можно уподобить в духовной жизни смиренной душе, которую попирают ноги возвышающихся (надменных) вокруг гордецов («гор»). Однако, в результате, горы — пусты, голы, бесплодны, а долины богаты хлебом; так и в духовном смысле. У прп. Иоанна по-другому это место истолковано: трудность восхождения на горы и высота их самих приравнена к трудам подвижничества и высоте добродетелей. Но мысль — о пользе смирения души — одна и та же. Вообще, как бы ни толковать, подвизающемуся нужно при этом всегда одно наблюдать — свою душевную пользу, а не «вострение» ума.
Впрочем, и то сказать: если благодать нам помогает, она так именно и поступает, а если мы у ученых еретиков учимся бесовскому знанию, то, конечно, приобретем себе одно расстройство ума.
323. Этим не отрицается, конечно, вообще значение бодрствования. Сам же пророк Давид в другом псалме говорит: «Бдех и бых, яко птица, особящаяся на зде» (на кровле) (Пс. 101, 8). Но в данном случае, о котором у него идет речь, Бог его и без постов, долулегания и всего прочего помиловал. Может быть, обстоятельства ему и не позволяли тогда внешне подвизаться. Посему, если мы немощны, вознаградим упущение подвигов смирением; если здоровы, приложим и подвижничество, чтобы лучше смирить плоть.
324. Лествица. Слово 25, 15.
325. Там же. Слово 26, 52.
326. Слово 46-е, с. 198-199.
327. Преп. авва Дорофей. Цит. соч., с. 234.
328. Слово 53-е: О том, какую честь имеет смиренномудрие и как высока степень его, с. 236.
329. Там же, с. 234-235.
Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter