<<<   БИБЛИОТЕКА   >>>


Сокровищница духовной мудрости

ПОИСК

 

Женщина

...Укоризна женщине, которая дышит любодейством; она смотрит любопытным оком, вольность сердца выказывает во взгляде, улыбается, вызывает взорами на блуд, разливает из глаз какой-то тлетворный яд — нечто подобное тому, что рассказывают о василиске, который, как говорят, одним взглядом умерщвляет, на кого посмотрит (свт. Василий Великий, 6, 136).

***

...Ходить, влача за собою одежду, походку иметь не естественную, но свободно приученную к неблагопристойным движениям, есть признак женщины надменной и сладострастной (свт. Василий Великий, 6, 136).

***

Женщины должны в церкви молчать, дома же заниматься беседами о благоугождении Богу (свт. Василий Великий, 7, 407).

***

Как от бурь и непогод тонут непрочные корабли, так от худых наклонностей жен гибнут немощные души их <мужей> (свт. Василий Великий, 8, 95).

***

На удовлетворение женских пожеланий не станет никакого богатства, хотя бы оно текло реками... (свт. Василий Великий, 8, 95).

***

У Христа воинствует и женский пол, вписываемый в воинство по душевному мужеству и не отвергаемый за телесную немощь. И многие жены отличились не менее мужей; есть и такие, что даже больше прославились. Таковы наполняющие собою лик девственниц, таковы сияющие подвигами исповедания и победами мученичества. И за Самим Господом, в пришествие Его, следовали не только мужи, но и жены. Теми и другими совершалось служение Спасителю (свт. Василий Великий, 9, 35).

***

...Если кто говорит, что от свидания и долгого сожительства с женщинами не терпит вреда, то он или не имеет в себе мужской природы, и есть какое-то весьма странное создание, занимающее середину между тем и другим полом... или если имеет, то, будучи погружен в страсти, не чувствует сего, уподобляясь упившимся или сумасшедшим, которые в самых тяжких страданиях почитают себя нестраждущими (свт. Василий Великий, 9, 332).

***

Бесстыдство — матерь блуда. Женщины, если увидят, что обходишься с ними вольно и говоришь о пустом, то, побудив еще к худшему, доведут тебя до падения. Даже при всем благоговении своем не полагайся сам на себя (прп. Ефрем Сирин, 31, 267).

***

О, какое всякого зла злейшее зло — лукавая жена! Если только лукава она, то богата уже злобой; а ежели есть у нее и богатство в содействие ее лукавству, то она — сугубое зло, нестерпимое животное, неисцелимая болезнь, неукротимый зверь (прп. Ефрем Сирин, 32, 57).

***

...Кто имеет у себя лукавую жену, тот пусть знает, что в ней получил он воздаяние за свои беззакония (прп. Ефрем Сирин, 32, 59).

***

Хорошо жене — почитать Христа в лице мужа; хорошо и мужу — не бесчестить церковь в лице жены (свт. Григорий Богослов, 14, 219).

***

Неприлично женщинам выказывать в себе мужеский нрав; всякое другое правило, кроме стыдливости, чуждо благонравной женщине (свт. Григорий Богослов, 15, 367).

***

...Всецело храни себя чистою, дева, не оскверняй пречистого Христова хитона. Пусть око твое будет целомудренно, язык девствен, ни ум, ни смех не блудодействуют, ноги не ходят бесчинно. Невымытую свою одежду и непричесанные волосы цени выше жемчужных и шелковых уборов. Прекрасный цвет — румянец стыдливости; великое убранство — бледность; прекрасная ткань — увенчаться всеми добродетелями. Пусть другая обезображивает образ Божий притираниями, делается одушевленною картиною, безмолвным обвинителем внутренних пороков; а ты умертви в себе, сколько можно, и то благообразие, какое имеешь, сияй же красотою души, которая находит для себя украшение в Боге. Убегай взора мужчин, даже, когда только можно, и целомудренных, чтобы не уязвить другого, и самой не быть уязвленною от насмешливого велиара. Не порабощай очей очам, не привлекай слова словом, и ланиты твои да не подают смелости ланитам другого. Не вкушай плодов осужденного древа, чтобы змий не удалил тебя от древа жизни (свт. Григорий Богослов, 16, 107—108).

***

В одежде лучшее убранство — неукрашенность. Избегай изнеженности, будь скромна в своих движениях, не привлекай на себя своими взорами моих взоров; соблюдай целомудрие в поступи; проводи время в уединении; замкни слух свой ключом; не позволяй любодействовать смеху; весьма много, если дозволишь себе и признак смеха. Гнев, пьянство и бес — равно опасны девам, а всего хуже пресыщение чрева. Красота пусть уступит молитвам и бдениям (свт. Григорий Богослов, 16, 116).

***

Не стройте, женщины, на головах у себя башен из накладных волос, не выставляйте напоказ нежной шеи; не покрывайте Божия лика гнусными красками, и вместо лица не носите личины. Женщине неприлично показывать мужчинам открытую голову, хотя бы золото вплетено было в кудри, или несвязанные волосы... Ей неприлично носить наверху гребень, наподобие шлема, или видную издали мужчинам и блестящую башню. Неприлично и то, чтобы сквозь тонкий лен просвечивали твои волосы, вместе покрытые и открытые, и сияя как золото, где сбежало покрывало, выказывали мастерство твоей трудившейся руки, когда, поставив перед собою слепого наставника — бездушное изображение своего лица, с его помощью писала ты свою красоту.

Если природа дала вам красоту, не закрывайте ее притираниями, но чистую храните для одних своих супругов, и не обращайте на постороннего жадных очей, потому что вслед за очами неблагочинно ходит и сердце. А если при рождении не получили вы в дар красоты, то избегайте второго безобразия, т. е. не заимствуйте красоты у рук — красоты, которую доставляет земля, которую распутные женщины покупают... красоты, которая стирается и стекает на землю, не может удержаться на тебе во время смеха, когда веселие приводит в трепет ланиту, — красоты, которую изобличают в подлоге ручьи слез, увлажняющий ланиты страх, и уничтожает капля росы (свт. Григорий Богослов, 16, 227—228).

***

...О целомудрии твоего сердца заключаю по неукрашенной красоте твоего лица. Да не кладет на тебя своей печати темный велиар! Он или совершенно обратит тебя в пепел, или очернит своим дымом, и за краткое наслаждение покроет позором. Не для благорожденных дорого золото, перемешанное с драгоценными камнями и сквозящим своим блеском поражающее взоры, в виде цепи разложенное по персям, жемчужным бременем отягчающее и обезображивающее уши, или увенчивающее голову. Не для благорожденных дороги эти золотые одежды, эти хитрые произведения из тонких нитей, то багряные, то золотистые, то прозрачные, то блестящие. Не губительные для ланит составы, не подрумяненные уста украшают женщину. Ее красота не в том, чтобы поверх расписанных веждей носить черную бровь, заворачивать внутрь увлажненные зрачки, изнеженным голосом привлекать к себе благосклонный слух, руки и ноги стянув золотыми, вожделенными и приятными для тебя узами, представлять из себя что-то рабское, тело и голову умащать роскошными благовониями... жевать во рту что-нибудь не употребляемое в пищу... держать в непрестанном движении подбородок, и как бы из презрения к целомудренным, из зубов и из увлажненных уст точить пену. Не восхищайся блистательностью седалищ, не старайся выказывать себя сквозь искусно сделанные и сквозящие створки, высматривая тех, которые на тебя смотрят (свт. Григорий Богослов, 16, 236—237).

***

Один цвет любезен в женщинах — это добрый румянец стыдливости. Его живописует наш Живописец. Если хочешь, уступлю тебе и другой цвет; придай своей красоте бледность, изнуряя себя подвигами для Христа, молитвами, воздыханиями, бдениями днем и ночью. Вот  притирания, годные и незамужним и замужним! А красильные вещества побережем для стен и для таких женщин, в которых производит бешенство и помет молодых людей. Они пусть и скачут, и смеются бесстыдно; а нам не позволено даже и смотреть на распутных женщин.

Лучшая драгоценность для женщин — добрые нравы, т. е. сидеть больше дома, беседовать о Божием слове, заниматься тканием и пряжей... на устах, на глазах и на ланитах носить узы, не часто переступать за порог своего дома, искать себе увеселений только в обществе целомудренных женщин и в одном своем муже, для которого ты, с Божия благословения, разрешила девственный пояс. Да и вольностям мужа полагай меру, чтобы тем самым уверить его, как далеко ты держишь себя от чужих мужчин (свт. Григорий Богослов, 16, 237—238).

***

Как не приходишь ты в трепет, когда преклоняешь пред иереями свою главу — это позорище, на котором появляются разные личины? Как не содрогнутся эти руки, которыми ты расписывала свою достойную слез красоту и которые потом простираешь к Таинственной Снеди? Даже и к мученикам, в память которых усердный народ, чтя драгоценную кровь, составляет хвалебные лики, являешься ты с лицом, обольщающим многих, подобно торжищному шуту, который влечет за собою по городу толпу, или подобно укротителю зверей, который из темных нор вытаскивает змей? Послушайся моих советов, женщина, и не поддавайся мысли — накладывать руку на лицо свое. С такими женщинами, дочь моя, не плавай на одном корабле, не ходи на общий совет, не живи под одной кровлей. Другим предоставь излишества; а ты бойся и похвалу выслушать из уст мужчин. — в этом слава женщин.

Если жизнь твоя совершенно свободна от уз, живи для одного Христа, отказавшись от всего, будь светлою, мудрою, рассудительною девою, и чистым женихом своего сердца имей Слово. А если овладела тобою любовь к тому ребру, от которого ты отделена, то и заботься об этом одном милом ребре, питая к нему добрую, благородную, а не порочную любовь; с другими же страстями не будь знакома и во сне. И ты предстоишь Великому Богу, и не скроешься, если что-нибудь изнеженное примешаешь к низкому. Много свидетелей на то, что и при грязных одеждах возможна неблагоприличная роскошь, а при пышных — благопристойность. Знай, что для тебя важнее один рубец, нежели самые глубокие раны для миролюбцев. Уважай бисер. Капля не так заметна на замаранной, как на чистой и одноцветной одежде (свт. Григорий Богослов, 16, 239—240).

***

Во-первых, почитай Бога, а потом супруга — глаз твоей жизни, руководителя твоих намерений. Его одного люби, ему одному весели сердце, и тем больше, чем нежнейшую к тебе питает любовь; под узами единодушия сохраняй неразрывную привязанность. Дозволяй себе не такую вольность, на какую вызывает тебя любовь мужа, но какая прилична; потому что во всем возможно пресыщение. Но хотя и во всем бывает пресыщение, однако же лучше такая любовь, которая не знает оного.

Родившись женщиной, не присвояй себе важности, свойственной мужчине; и не величайся родом, не надмевайся ни одеждами, ни мудростью. Твоя мудрость — покоряться законам супружества, потому что узел брака все делает общим у жены с мужем.

Когда муж раздражен, уступи ему, а когда утомлен, помоги нежными словами и добрыми советами. И укротитель львов не силою усмиряет разъяренного зверя, у которого в бешенстве прерывается дыхание, но укрощает его, гладя рукою и приговаривая ласковые слова (свт. Григорий Богослов, 16, 241).

***

Радости и все скорби мужа и для себя почитай общими. Пусть и заботы будут у вас общие; потому что чрез это возрастает дом (свт. Григорий Богослов, 16, 242).

***

Не выходи часто за двери дома, в места народных увеселений и неприличных собраний, там и у стыдливых похищается стыд, там взоры смешиваются с взорами, а потеря стыда — начало всех пороков (свт. Григорий Богослов, 16, 242).

***

Когда муж скорбит, поскорби с ним и ты несколько (сетование друзей служит приятным врачевством в печали), но вскоре потом, приняв светлое лицо, рассей грустные его мысли, потому что сетующему мужу самая надежная пристань — жена (свт, Григорий Богослов, 16, 242).

***

Будь высокомудренна, но не высокоумна (свт. Григорий Богослов, 16, 243).

***

Не спеши на брачный или именинный пир, где пьянство, пляски, смех... это приводит в расслабление и целомудренных, как солнечный луч топит воск (свт. Григорий Богослов, 16, 243).

***

На щеках твоих не должно быть ни похотливых движений, ни гневливых трепетаний. Это постыдно для всякого человека, особенно же для женщины, и делает лицо безобразным. Уши свои укрась не жемчугом, но привычкой внимать добрым речам, а для худых речей замыкать их ключом ума. И отверстые, и замкнутые уши твои да будут целомудренными слушателями (свт. Григорий Богослов, 16, 243—244).

***

Продерзливый язык причинял часто зло и невинным. Лучше молчать, когда и самое дело вызывает на слово, нежели говорить, когда и время не дает места нескромному слову. Твое слово да остается предметом желаний (свт. Григорий Богослов, 16, 244).

***

...Не предавайся неукротимой плотской любви, не во всякое время ищи удовольствий супружеского ложа; убеди супруга оказывать уважение к святым дням, потому что образу Великого Бога свойственно покорствовать законам, хотя Сам бесплотный Сын дал нашему роду брачный закон, созданию руки Своей оказав ту помощь, что, когда одни отходят, а другие приходят, длится поколение, и изменяющийся человеческий род уподобляется реке,  которая и не стоит на месте, по причине господствующей смерти, и всегда полна вследствие новых рождений (свт. Григорий Богослов, 16, 244).

***

Для чего, скажи мне, ты хочешь быть почитаемым от женщин? Весьма недостойно духовного мужа желание такой чести; между тем и она будет достигнута тогда, когда мы не станем искать ее (свт. Иоанн Златоуст, 44, 267).

***

...<Жена> может помогать мужу не украшениями своими, не роскошью, не просьбами к мужу о выдаче денег, не пышностью и расточительностью, но когда, став выше всего настоящего и отпечатлев в себе жизнь апостольскую, будет оказывать большую кротость, большую скромность, большое презрение к деньгам и терпеливость, тогда она будет в состоянии поддержать его, когда скажет: имеюще же пищу и одеяние, сими доволни будем (1 Тим. 6, 8), когда будет оправдывать такое любомудрие делами и, посмеваясь над смертью телесною, считать за ничто настоящую жизнь, когда всю славу этой жизни будет признавать, согласно с пророком, за цвет травный (Ис. 40, 6). Таким образом, жена может спасти мужа не тем, что сопрягается с ним, как жена, но своею евангельскою жизнью... (свт. Иоанн Златоуст, 44, 339).

***

Взор не только невоздержной, но и целомудренной женщины поражает и смущает душу, ласки обольщают, почести порабощают, и пламенная любовь — эта причина всех благ — делается причиною бесчисленных зол для тех, которые неправильно пользуются ею (свт. Иоанн Златоуст, 44, 475).

***

Почести, оказываемые женщинами, хотя и ослабляются силою целомудрия, однако часто и низвергают того, кто не научился постоянно бодрствовать против таких козней... (свт. Иоанн Златоуст, 44, 469—470).

***

...Жену делает любезною не благообразие тела, но добродетель души, не притирания и подкрашивания, не золото и драгоценные одежды, но целомудрие, кротость и постоянный страх Божий (свт. Иоанн Златоуст, 44, 614).

***

Как звероловы, раскинув сети, стараются заманить диких животных, чтобы заколоть их, так и эти <развратные> женщины, раскинув всюду сети любострастия, и глазами, и телодвижениями, и словами завлекают и опутывают своих любовников, и отстают не прежде, как выпив и самую кровь их, а после сами же нападают на них, смеются над их глупостью и много издеваются над ними (свт. Иоанн Златоуст, 45, 165).

***

Величайшая сеть — красота женская, или вернее, не красота женская, а сладострастный взгляд. Мы осуждаем вовсе не вещи, а себя и свою беспечность... (свт. Иоанн Златоуст, 45, 175).

***

Не столько природа делает лицо красивым, сколько расположение взирающего на него; а расположение обыкновенно ничем так не приобретается, как целомудрием и скромностью (свт. Иоанн Златоуст, 45, 269).

***

...Украшай лицо целомудрием, скромностью, милостынею, человеколюбием, любовью, приветливостью к мужу, кротостью, смирением, терпеливостью; вот краски добродетели; ими ты привлечешь любовь не людей только, но и Ангелов; за них восхвалит тебя Сам Бог; когда же Бог будет благоволить к тебе, то, конечно, Он привяжет к тебе и мужа (свт. Иоанн Златоуст, 45, 269).

***

...Когда увидишь жену, красивую лицом и в светлой одежде; когда увидишь, что похоть подстрекает (тебя), и что душа (твоя) ищет этого зрелища, воззри на уготованный тебе на небе венец — и пройдешь мимо такого зрелища (свт. Иоанн Златоуст, 45, 354).

***

Если благоразумному мужу позволено лишь только тихо улыбаться, то мудрой женщине едва советуется даже и это (свт. Иоанн Златоуст, 45, 904).

***

...Развратная, невоздержная, сварливая <жена>, хотя бы нашла в доме бесчисленные сокровища, расточит их скорее всякого ветра и ввергнет мужа вместе с бедностью в бесчисленные несчастья (свт. Иоанн Златоуст, 46, 231).

***

Это существо (женщина), в самом деле, настойчиво и решительно: если уклонится ко злу, то совершает великие злодеяния; а если примется за добродетель, так скорее отдаст жизнь свою, нежели отстанет от своего намерения (свт. Иоанн Златоуст, 47, 814).

***

Какая тебе, жена, польза от золота? Чтобы казаться красивою и благообразною? Но это нисколько не придает красоты душе твоей. Будь красива душою, — тогда будешь приятна и по телу (свт. Иоанн Златоуст, 48, 569).

***

Не говори мне о красоте тела, но смотри на достоинства души. Что представляет из себя красивая женщина? Гроб разукрашенный, если она не украсила себя целомудрием (свт. Иоанн Златоуст, 48, 638—639).

***

Все женщины, преданные целомудрию, достойны названия мужественных (свт. Иоанн Златоуст, 48, 699).

***

Это зло <гордость и высокомерие> везде несносно, но особенно в женском поле. Жена, исполненная  высокомерия, будучи более легкомысленною и неразумною, легко развращается, утопает, терпит кораблекрушение от всякого бурного дуновения, так как гордость и высокомерие потопляет ее (свт. Иоанн Златоуст, 49, 52).

***

Не смотреть на красивых женщин не такой большой труд как смотря на них, усмирять себя; лучше же сказать, первое вовсе и не может быть трудом, но после того, как посмотришь, бывает большая неприятность и беда (свт. Иоанн Златоуст, 52, 633).

***

...Покрытие <женской головы> есть знак покорности и подчинения; оно побуждает смотреть вниз, смиряться и соблюдать добродетель; добродетель же и честь подчиненного состоят именно в том, чтобы пребывать в послушании. Мужу не предписывается это делать, так как он — образ Самого Владыки... (свт. Иоанн Златоуст, 53, 259).

***

...Отчего, скажи мне, ты прибавляешь от себя нечто к тому, что создано совершенным от Бога? Неужели для тебя мало того, что сотворил (Бог)? Следовательно, ты, (считая себя) искуснейшей художницей, принимаешься исправить дело Божие? Этого ты не имеешь в виду, но ты украшаешь себя и наносишь оскорбление Творцу для того, чтобы привлечь к себе бесчисленных любовников? (свт. Иоанн Златоуст, 54, 649).

***

Тебя, <женщина>, создал Бог благообразною для того, чтобы и чрез это возбудить в нас удивление к Себе, а не для того, чтобы Ему мы наносили оскорбление. Не такими воздавай Ему за это дарами, но целомудрием и скромностью. Бог создал тебя благообразною для того, чтобы чрез это умножить для тебя подвиги скромности. Не в одинаковой ведь степени (трудно) сохранять целомудрие той, которая во всех возбуждает любовь к себе, и той, к которой никто не чувствует расположения (свт. Иоанн Златоуст, 54, 649).

***

Подобно тому, как если бы кто стал намазывать грязной тиной золотую статую, так поступают те, которые употребляют притирания (свт. Иоанн Златоуст, 54, 649).

***

...Не станем украшать себя, — потому что это лишняя и бесполезная забота; не будем приучать своих мужей к тому, чтобы они любили одну только наружность. Если ты будешь так украшать себя, то он, привыкши к этому, (взирал) на твое лицо, легко может быть прельщен распутством. Напротив, если ты научишь его любить благонравие и скромность, то он не скоро впадет в прелюбодеяние, потому что у блудницы он не найдет этого, но найдет противное тому. Итак, не приучай его прельщаться смехом, ни свободными телодвижениями, чтобы ты чрез это не приготовила яда для самой себя. Учи его находить удовольствие в скромности; а это ты можешь сделать тогда, когда ты скромно будешь держать себя. В самом деле, если ты сама легкомысленна и сладострастна, то как можешь завести с ним благопристойную речь? (свт. Иоанн Златоуст, 54, 651—652).

***

...И жене досталась немаловажная часть всего вообще управления делами, именно — домашняя; а без нее и гражданские дела никогда не могли бы состояться. Если бы домашние дела находились в расстройстве и беспорядке, то каждый из граждан должен был бы сидеть дома, и дела гражданские находились бы в худом положении. Таким образом и в этих делах она участвует не менее (мужа), и в духовных (свт. Иоанн Златоуст, 54, 832).

***

...Вы теперь тело украшаете, а души оскверняете. Но что за приятность в том, что сосуд золотой, если содержащийся в нем напиток смертоносен? Не таковы ли блудницы? Лица их цветут красками, а души погибают. Разве, нарумянивая свое лицо пурпуровой краской, не устраивают они своими перстами подобие того огня, который им угрожает, — тогда как следовало бы им самые сердца свои окропить кровью Иисуса и убелить Его Духом свои души, чтобы цвет души заблистал, как роза в соединении с лилией? (свт. Иоанн Златоуст, 54, 941).

***

Пусть наряжается актриса или танцовщица; ей хочется привлечь к себе всех. А посвятившая себя благочестию не так должна украшаться; у нее есть другое украшение, гораздо лучшее.

И у тебя есть свое зрелище; украшайся прилично этому зрелищу; облекайся в этот наряд. Какое же это зрелище — небо, лик Ангелов. Говорю не об одних только посвятивших себя девству, но и о мирских, для всех верующих во Христа открыто это зрелище (свт. Иоанн Златоуст, 55, 235—236).

***

...Что ты не мужу хочешь нравиться и не для него наряжаешься — это очевидно для всех из твоих собственных поступков. Как только ты переступаешь порог спальни, тотчас снимаешь все... (свт. Иоанн Златоуст, 55, 237—238).

***

Ты желаешь казаться красивой? И я желаю этого, но только — тою красотою, которой требует Бог, красотою, которой хочет Царь (Небесный) (свт. Иоанн Златоуст, 55, 238).

***

Для чего ты, жена, постоянно расслабляешь тело свое роскошью и делаешь его негодным? Для чего губишь силу его тучностью? Ведь тучность составляет слабость для него, а не силу.

Если же ты, оставив это, будешь вести себя иначе, тогда явится и красота телесная по желанию твоему, как скоро будет сила и свежесть (свт. Иоанн Златоуст, 55, 245).

***

Когда ты увидишь миловидную женщину, с молниеносными очами, с весело сияющим лицом, с дивной красотой, которая сжигает твой ум и распаляет похоть, то подумай, что то, чему ты удивляешься и что разжигает тебя, есть лишь земля и пепел, и душа перестанет неистовствовать. Сними <мысленно> кожу с лица этой женщины, и тогда увидишь все ничтожество красоты. Не останавливайся на одной внешности, а проникни мыслью внутрь, и ты не найдешь ничего другого, кроме костей, нервов и жил (свт. Иоанн Златоуст, 55, 580—581).

***

Как, открывши глаза, нельзя не смотреть, так, когда смотришь на женщину, не может не родиться вожделение. Для чего же подкладывать огонь к природе? (свт. Иоанн Златоуст, 55, 1098—1099).

***

Если можно, надлежит избегать всяких собеседований с женщинами, как располагающих к какой-то изнеженности. Если же, по требованию обстоятельств, или по делам о снабжении нищих, сие невозможно, то надобно говорить с ними, смотря вниз; потому что во многих, или и во всех, побежденных красотою женскою, сквозе окна взыде смерть (Иер. 9, 21), преодолевшая даже великого пророка и царя, когда посмотрел он на этот смертоносный водоем (прп. Исидор Пелусиот, 60, 63).

***

Одни из женщин, не имея терпения скрывать женские болезни, если они благообразны и богаты, гордятся блеском обделанных в золото драгоценных камней, а если безобразны и бедны, мастями и подкрашиванием глаз ухищряются придать себе красоту. А те, которым желательно, чтобы почитали их честными, хотя довольствуются природною красотою, однако же не отказываются придавать ей лучший вид. Истинно же целомудренные, прилагая все старание о том, чтобы попещись о душе, не отказываются и телу, как орудию души, услужить в меру, но почитают делом недостойным и низким для себя украшать тело и величаться им, чтобы оно, по природе будучи рабом, не возгордилось пред душою, которой вверено право владычества; напротив того, приобучают тело знать свойственный ему чин и не выставляют его в виде приманки служить поджогою и поводом к непотребству, но по возможности отъемлют у него все, что обратилось бы в пищу этому огню. И вот от одного правдолюбивого мужа слышал я достойный внимания и памяти рассказ...

Однажды юноша, похотливый и женский прислужник, увидел прекрасную девицу, сильно ею пленился, и употреблял все ухищрения удовлетворить своему пожеланию, но девица с самого начала сделала ему отказ; потому что была благородна, целомудренна, дала обет и душу и тело соблюсти Христу неприкосновенными. Но когда услышала, что юноша ведет себя, как неистовый и бешеный, изобрела способ, которым бы и свою соблюсти невинность и в нем угасить огонь. Остригши, лучше сказать, обривши все благолепие волос и пеплом, смешанным с водою, помазав лицо, она велела юноше войти к ней. Потом сказав вошедшему: «Ужели любишь ты это безобразие?» И юноша, как бы пришедши в себя из своего неистовства, не только угасил в себе огонь вожделения, но даже сделался пламенным любителем целомудрия (прп. Исидор Пелусиот, 60, 317-319).

***

Как, если кто, взяв меч, ходит по дорогам, намереваясь кого-нибудь убить, но, не нашедши его, возвращается, не исполнив намерения, то не избегает приговора, что он — убийца, потому что признается таким по предприятию, а не по совершению дела, так и женщина, которая очень наряжается и ходит по торгу или выглядывает в окно для того, чтобы уловлять юношей, хотя и не успеет уловить, осуждается, как уловившая, потому что со своей стороны сделала она все, и яд растворила, и силок поставила, и сеть раскинула со всем тщанием. А если и мужчина для той же цели будет наряжаться изысканнее, нежели как свойственно мужчине, то и он подпадет неминуемому осуждению, хотя и не найдется пожелавшей вкусить приготовленного пития. Но если женщина идет степенно, целомудренно, честно, а кто-нибудь, увидев ее, уязвится, вина не на той, на которую смотрят, но на уязвившемся (прп. Исидор Пелусиот, 61, 67—68).

***

...<Женская> ласка, по моему мнению, могущественнее страха... обольщающая убранством и слагающая с себя хитон сластолюбия, женщина — этот вития сильный в очаровании невнимательных, это давнее оружие диавола, которым он низложил многих мужественных (прп. Исидор Пелусиот, 61, 460).

***

Ни багряного цвета ткани, ни слившегося с золотом блеска разноцветных камней не должно почитать убранством для женщины, потому что многие из них, будучи грубого нрава и гоняясь за такими нарядами, соделались для сожителей отвратительными и ненавистными. Напротив того, красота души слагается из добродетелей, и в супруге усиливает любовь и служит средством к поддержанию взаимного благорасположения (прп. Исидор Пелусиот, 62, 158).

***

Вид нарядной женщины потопляет хуже волны. Из волн, по любви к жизни, можно еще выплыть, а обольстительный вид женщины убеждает пренебречь и самою жизнью (прп. Нил Синайский, 71, 206—207).

***

Взор женщины — ядовитая стрела, ранит душу и вливает в нее яд; и чем более застаревает сия язва, тем большее производит повреждение (прп. Нил Синайский, 90, 250).

***

Некто, увидев необыкновенную женскую красоту, весьма прославил о ней Творца, и от одного этого видения возгорел любовию к Богу и пролил источник слез (прп. Иоанн Лествичник, 57, 122).

***

Благий Господь и в том являет великое о нас промышление, что бесстыдство женского пола удерживает стыдом, как бы некою уздою, ибо если бы женщины сами прибегали к мужчинам, то не спаслась бы никакая плоть (прп. Иоанн Лествичник, 57, 125).

***

Та... которая не для покрытия и согревания тела употребляет одежду, а для показности и щеголяния изяществом и цветностию их, не только бесплодие души обнаруживает пред смотрящими на нее, но покрывается и бесстыдством блудническим (свт. Григорий Палама, 93, 268).

***

Лицо женщины — стрела лютая: наносит язву душе. Если хочешь быть чист, убегай, как яда, сообращения с женщиной... (свт. Игнатий Брянчанинов, 42, 316).

***

В женщине преобладает кровь; в ней с особенной силой и утонченностью действуют все душевные страсти, преимущественно же тщеславие, сладострастие и лукавство. Последней прикрываются две первые (свт. Игнатий Брянчанинов, 42, 318).

***

От Иерусалима на расстоянии двадцати тысяч шагов есть обитель, называемая обителью Сампсона. Из этой обители двое из отцов отправились на гору Синай для молитвы. Возвратившись в монастырь, они рассказали: «Поклонившись на святой горе, мы уже возвращались обратно и заблудились в пустыне. Много дней передвигались мы по пескам пустыни, как по морю. Однажды издали заметили небольшую пещеру и направились к ней. Приблизившись к пещере, мы увидели около нее небольшой источник, растительность и следы человека. «Поистине здесь живет раб Божий!» — сказали мы друг другу. Входим в пещеру, но не видим никого. Только услышали чей-то стон. Тщательно осмотрев пещеру, мы нашли что-то вроде яслей, и кто-то лежал там. Подойдя к рабу Божию, мы просили его побеседовать с нами. Ответа не было. Мы дотронулись до него. Тело еще не остыло, но душа уже отошла ко Господу. Мы поняли, что он скончался в тот момент, когда мы вошли. Мы вырыли могилу тут же. Один из нас снял свой плащ, и мы стали завертывать тело старца для погребения. Тогда только мы увидели, что это была женщина. Мы воздали хвалу Богу. И, воспев погребальные песни, похоронили ее...» (102, 155—156).

***

Ходил некто из отцов по пустыне и, заглянув в пещеру, увидел сидящую женщину, и показалась она ему зверем. И начал он кричать и заклинать ее, говоря: «Если ты человек, выйди, чтобы я мог побеседовать с тобой». Она же сказала: «Иди, человек, зачем хочешь ты видеть меня, я женщина, и притом нагая, ради Господа моего». Он же дал ей свою одежду и сандалии, она оделась и вышла к старцу. Он ее спрашивает: «Ради Бога открой мне, кто ты?» Она говорит: «Я была дочь патриция, и захотели родители выдать меня замуж и сделать зятя наследником своего имения. Я же, видя, что все в мире суета, убежала ночью и пришла на эту скалу. Теперь уж мне исполнилось семьдесят лет, не видела я человека, кроме тебя. Есть у меня сосуд с водой и моченые бобы. Ибо умножил их Бог».

Ел их старец, пил воду, укрепился весьма и, возблагодарив Бога, пошел опять в свою келью. Она же, раздевшись, сказала ему: «Возьми свое, честной старец». —  «Оставь это у себя, святая мать». Она же не согласилась, но сказала: «Пойди, принеси другую одежду и другие сандалии и скорее приходи». Он приготовил, что нужно, и, вернувшись, нашел, что большой камень привален к входу в пещеру. Сотворив молитву, отвалил камень и, войдя внутрь, увидел женщину почившей. Надев на нее одежду и сандалии, они со слезами похоронил ее святое тело. Был же у старца один глаз от юности слепой. Сотворив поклонение и облобызав честные ее останки, он вдруг прозрел. Старец прославил Бога, давшего такую благодать и терпение женщине. Сотворив молитву, он привалил камень к пещере и пошел, удивляясь и благодаря Бога, открывшего ему такое сокровище (98, 467—468).

***

Одна молодая христианка, придя к авве Петру, имела на себе серьги, и ожерелье, и прочее — все из золота, и различные одежды, сотканные из шелковых нитей. Она была в цветущем возрасте и красовалась юностью, а совершенства в добродетели еще не стяжала. Приметив это, благочестивый муж исцелил ее страсть к щегольству следующим убеждением. «Скажи мне, дочь моя, если бы живописец, весьма опытный в своем искусстве, написал картину по всем правилам искусства и показал бы ее людям, другой кто-нибудь, не изучивший хорошо того искусства, а рисующий, как вздумается, пришел бы и, охулив ту художественную живопись, придал бы бровям и ресницам более яркое очертание, лицо сделал бы белее, на щеках прибавил бы краски, — как ты думаешь, не справедливо ли вознегодовал бы тот живописец на оскорбление его искусства и на сделанные несведущей рукой ненужные прибавки? Так верь же, что и Творец всяческих и нашего естества Создатель и Художник оскорбляется тем, что вы как бы обвиняете Его неизреченную мудрость в несовершенстве; вы не покрывали бы себя красной, или белой, или черной краской, если бы не думали, что вам недостает этого. А думая, что телу недостает необходимого, вы как бы обвиняете Творца в некоем бессилии, тогда как всякому известно, что Он имеет силу, равную желанию. Ибо вся, говорит Давид, елика восхоте Господь, сотвори (Пс. 134, 6), даровав всем все полезное, не дав только того, что вредно. Не искажайте же образа, предначертанного Богом, не усиливайтесь прибавлять то, что не дал Премудрый, и не выдумывайте поддельной красоты, которая и целомудренных растлевает». Возвратившись домой, женщина сбросила с себя все украшения, и с той поры начала она жить по правилам, какие внушил старец, не одеваясь в разноцветные одежды и не украшаясь золотом (117, 109—111).

***

Некий путешественник пришел в один из монастырей на Востоке. Беседуя с игуменом и братией под сенью плодовых деревьев на монастырском дворе, он заметил, что несколько птиц сламывали ветки с плодами и улетали. На вопрос, почему птицы не едят на месте, а отлетают с плодами, он получил ответ, что явление это наблюдается уже более десяти лет. Движимый каким-то предчувствием, путник спросил: «Нет ли у вас в горах Божиих святых, к которым птицы носят эти плоды по повелению Божию?» В это время прилетевший ворон сломал одну из ветвей с плодом. Путник предложил: «Пойдемте, будем следить за ним».

Пошли и увидели, что ворон, прилетев на один из холмов, сначала сел, а затем спустился в расщелину и, оставив там ветвь, вылетел уже без нее. Наблюдавшие за ним подошли к расщелине и бросили туда камень. Вдруг послышался голос: «Если вы христиане, не убивайте нас». «Кто вы?» — спросили пришедшие. «Мы женщины, нас трое, — отвечали им. — Если хотите нас видеть, бросьте нам одежду, так как мы наги, и, сойдя вниз, пройдите тесной тропинкой, которая ведет к нам». Иноки поступили, как было сказано, и увидели трех жен, из которых одна была госпожа, а две другие ее рабыни. «Кто ты и как пришла сюда?» — спросил игумен первую из них. «Я из Царьграда, жена царского сановника, — отвечала она. — Оставшись после мужа бездетной вдовой, я была понуждаема ко греху одним вельможей. Поручив раздать свое имение нищим, ночью я села с этими рабынями на корабль, с которого мы высадились на это место. Вот уже одиннадцать лет, как мы не видели человеческого лица».

«Как вы, госпожа моя. находили здесь пищу?» — спросил игумен. «Господь, — отвечала она, — кормивший Свой народ в пустыне в продолжение сорока лет, посылал и нам пищу. Птицы приносили нам всякие плоды, и Господь всегда покрывал и согревал нас, так что мы ни зимой не боялись стужи, ни летом солнечного зноя. Жили мы здесь, как в раю, непрестанно прославляя Пресвятую Троицу». «Не желаешь ли, — сказал игумен, — разделить трапезу с нами?» «Если хочешь сделать это, - отвечала святая отшельница, — прикажи, пусть сначала придет пресвитер и совершит Божественную службу, да причастимся Святых Христовых Тайн, ибо с тех пор, как мы оставили Царьград, мы не сподоблялись Святого Причащения».

Игумен исполнил ее желание, и пришедший пресвитер после совершения Божественной службы причастил святых отшельниц. И в тот же день первая из них (бывшая госпожой) после усердной молитвы отошла ко Господу. На другой день последовала за ней одна из ее подруг, а на третий день и последняя из них также мирно почила (112, 33—35).

***

Один инок, живший в монастыре, был отпущен по какому-то монастырскому делу в одно из селений. Там жил человек, который знал этого монаха, любил его и иногда приглашал к себе. Была у него единственная дочь, вдова, прожившая с мужем всего только год или два. Монах был уязвлен любовью к ней, а она, боясь греха, всячески избегала свидания с ним. Но вот однажды отец уехал по делу в город и оставил ее дома одну. В его отсутствие монах пришел к ней и спросил: «Где твой отец?» Она сказала, что уехал в город. Заметив, что монаха волнуют грешные мысли, целомудренная вдова сказала ему: «Не смущайся, отче, злыми мыслями, а лучше встань, помолись и прогони злого врага из сердца», — и раскрыла перед ним всю мерзость греха. Услышав это, монах прослезился и пришел в себя. Вдова продолжала: «Ну что бы было, если бы ты совершил грех? С каким бы лицом ты явился к настоятелю и стал слушать хор поющих святых? Умоляю же тебя, восстань от греховного сна и не погуби своей награды, не лишай себя вечных благ!» Инок после этого восхвалил Бога, спасшего его через вдову от смертоносного греха и даровавшего ему победу над самим собой (112, 651—652).

***

Был в Нижнем Египте некий отшельник, пользовавшийся известностью. По действию сатаны, женщина развратного поведения, услыхав о нем, сказала своим  знакомым: «Что дадите вы мне, когда я низложу вашего отшельника?» Они условились ее щедро вознаградить.

Женщина вышла вечером и, как бы сбившись с дороги, пришла к келье отшельника и постучалась в дверь. Он вышел, увидев ее, смутился и спросил: «Как ты сюда попала?» Она, заплакав притворно, отвечала: «Сбилась с дороги и пришла». Умилосердившись над ней, он ввел ее в сени, а сам вошел в келью и запер за собой дверь. Но окаянная начала кричать: «Авва! Здесь съедят меня звери!»

Он опять смутился, но вместе с тем убоялся суда Божия за жестокий поступок и спрашивал сам себя: «Откуда пришла мне эта напасть?» Отворив дверь, он ввел ее в келью. Тогда диавол начал стрелами вожделения разжигать его сердце. Поняв, что тут действует диавол, отшельник сказал себе: «Путь врага — тьма, а Сын Божий — свет».

С этими словами он зажег лампаду. Чувствуя, что вожделение воспламеняется более и более, сказал: «Так как удовлетворяющие вожделениям пойдут в муку, испытай себя, можешь ли выдержать огонь вечный?» С этими словами он наставил палец на огонь лампады. Палец начал гореть, но он не чувствовал боли по причине необыкновенного воспламенения плотской страсти. До рассвета он сжег себе все пальцы на руке. Окаянная, увидев, что делает отшельник, от ужаса как бы окаменела. Рано утром пришли заговорщики к отшельнику и спрашивают: «Приходила ли сюда поздно вечером женщина?» Он отвечал: «Приходила. Вон она спит там». Юноши, подойдя к ней, нашли ее мертвой и сказали: «Авва! Она умерла». Тогда он, раскрыв малую мантию, в которой был, показал им свои руки: «Вот что сделала мне эта дщерь диавола, — и, рассказав им обо всем, присовокупил: — но Писание говорит: Не воздавайте злом за зло (1 Пет. 3, 9; Рим. 12, 17)». Помолившись, он воскресил умершую. Женщина покаялась и благочестиво провела остаток своей жизни (106, 483—484).

***

Старец говорил: «Чада, соль из воды, и соединяясь с водою, растворяется и исчезает. Так и монах. От жены произойдя, он, приближаясь к женщине, ослабевает и обращается в ничто, т.е. перестает быть монахом» (102, 214).

***

Авва Дула, ученик аввы Виссариона, рассказывал: «Однажды я вошел к авве Виссариону в келью и застал его стоящим на молитве. Руки его были простерты к небу, и он оставался в этом подвиге четырнадцать дней. После того он призвал меня и сказал: «Следуй за мною». Мы вышли и пошли в пустыню. Почувствовав жажду, я сказал ему: «Авва, хочу пить!» Старец, взяв мою милоть, отошел на вержение камня и, сотворив молитву, принес мне милоть, полную воды. Продолжая путь, мы пришли к одной пещере; вошед в нее, нашли брата, который сидел и плел веревку; он не взглянул на нас, не приветствовал нас и совсем не хотел заводить разговора с нами. Авва Виссарион сказал мне: «Пойдем отсюда: может быть, старцу не угодно говорить с нами». Мы отправились в город Лико и пришли к авве Иоанну. Приветствуя его, мы сотворили молитву. Потом сели и начали говорить о том, кто что видел. Сказывал авва Виссарион, что вышел указ об истреблении идольских капищ, приведен уже в исполнение и капища разрушены.

На обратном пути мы опять пришли к пещере, в которой видели брата. Старец сказал мне: «Войдем к нему, может быть, Бог внушил ему поговорить с нами». Когда же мы вошли, то нашли его умершим. Старец говорит мне: «Пойдем, брат, приготовим тело его к погребению; ибо для этого нас послал сюда Бог». Когда мы приготовляли его к погребению, нашли, что это была женщина. Старец удивился и сказал мне: «Вот как и женщины побеждают сатану, а мы в городах бесчинствуем». Прославив Бога, защитника любящих Его, мы удалились оттуда» (97, 51-52).

***

Один брат спросил авву Даниила: «Дай мне одну какую-нибудь заповедь, и я буду соблюдать ее». Авва говорит ему: «Никогда не опускай руки своей в блюдо вместе с женщиною и не ешь с нею. Через это ты несколько убежишь от демона блуда» (97, 63).

***

Некогда, во время пребывания аввы Арсения в Канопе, одна весьма богатая и богобоязненная девица из сенаторского рода пришла из Рима видеть его. Архиепископ Феофил принял ее. Она просила архиепископа убедить старца Арсения принять ее. Тот пошел к авве Арсению и просил его, говоря: «Такая-то девица сенаторского рода пришла из Рима и желает видеть тебя». Но старец не согласился принять ее. Когда сказали об этом девице, она приказывает запрягать ослов, говоря: «Я надеюсь на Бога, что увижу старца, ибо пришла видеть не человека. Людей много и у нас в городе, но я пришла видеть пророка».

Когда она достигла кельи старца, случилось, по усмотрению Божию, быть ему вне кельи. Увидев старца,  девица пала к ногам его. Но он поднял ее с гневом и, смотря на нее, сказал: «Если хочешь видеть лицо мое, то вот смотри!» Девица от стыда не взглянула на его лицо. Старец говорит ей: «Разве ты не слышала о делах моих? На них должно смотреть. Как ты решилась плыть так далеко? Разве не знаешь, что ты женщина, что тебе никогда не должно никуда выходить? Или ты для того пришла, чтобы по возвращении в Рим сказать другим женщинам: я видела Арсения — и море сделается путем для женщин, идущих ко мне?»

Девица отвечала: «Если Богу будет угодно, я не допущу ни одной женщине прийти сюда; но ты молись о мне, и поминай меня всегда!» Старец в ответ сказал ей: «Буду молиться Господу, чтобы Он изгладил память о тебе из моего сердца». Услышав это, она ушла в смущении, и по возвращении в город от печали впала в горячку. О ее болезни сказали архиепископу Феофилу, и он пошел к ней, чтобы узнать, что же случилось. Девица воскликнула: «Лучше бы никогда не приходить мне сюда! Я сказала старцу: помни обо мне, а он отвечал: буду молиться Богу, чтобы изгладилась из сердца моего память о тебе, — и вот я умираю от печали».

Архиепископ ответил ей: «Или не знаешь, что ты женщина и что через женщин враг воюет на святых? Потому так и сказал тебе старец, а о душе твоей он будет всегда молиться». Таким образом успокоилась девица и с радостью отправилась в свое отечество (97, 18—19).

 


<<<   СОДЕРЖАНИЕ   >>>