Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+EnterЕпископ Варнава (Беляев). Основы искусства святости. Том 3
§ 1. Понятие о добродетели. Добродетели естественные и сверхестественные. Об истинном доброделании
I. Что такое добродетель? Ответ на этот вопрос — я говорю не о теоретической, словесной формулировке, а о восприятии данного понятия всем своим духовным существом — не под силу человеку и не поддается точному определению и в том случае, когда к последнему приступает перо и великих богословов. «Люблю я добродетель, — говорит св. Григорий Богослов в одном из своих таинственных стихотворений1, — однако ж это не научило меня тому, что такое добродетель и откуда она придет ко мне, который так много любит ее. А неудовлетворенное желание мучит». Посему у святых отцов мы находим лишь общие определения добродетели, притом, замечу мимоходом, совершенно тождественные. Вот два таких определения, принадлежащих мужам, достигшим края добродетелей, исчерпавшим их в совершенстве.
«Делание добродетели, — говорит св. Исаак Сирин2, — есть хранение заповедей Господних». «Добродетель, собственно, не что иное есть, как исполнение воли Божией», — вторит ему св. Симеон, почтенный Церковью прозванием Нового Богослова3. Некоторые подвижники во главе со св. Василием Великим определяют еще добродетель как некую «красоту», нечто «прекрасное», «художество», «соразмерность» во всем, «средину», в противоположность пороку, который есть безобразие, неумеренность, излишество4. К сему еще замечание. «Всякая добродетель, а преимущественно пред всеми нищета, имеет отличительным признаком свободное произволение. А что не от произвола, то и блаженным не делает»5. Приведу из классической древности два примера, иллюстрирующие данное положение.
Философ Сенека, воспитатель императора Нерона, после того как его, по приказанию последнего, пытались отравить, стал питаться только дикими плодами и пить ключевую воду6. Но это не была, конечно, добродетель в христианском смысле, и даже христианин, принявший такой же образ жизни при подобных обстоятельствах, не мог бы считаться «крайним постником», потому что поступки его были бы вынужденными.
Точно так же у знаменитого римского поэта Катулла, этого Пушкина латинской поэзии, по его собственным словам7, «пауки в карманах гнезда вили» —
...nam tui Catulli
Plenus sacculus est aranearum, —
но его нельзя назвать нестяжательным, потому что он лишился богатства из-за конфискации своего имущества в эпоху междоусобий.
«Все добродетели хороши, но надобно, чтобы они имели и голову и ноги, подобно телу; и как телу нельзя быть без головы и ног, так и им. Ноги добродетели — смиренномудрие; а глава — любовь. Совокупность добродетелей можно еще уподобить колонне, которой основанием служит смиренномудрие и верхом (капителью) любовь, которая есть престол Божий. Под любовью находятся благоутробие, сострадание, милостивость, щедродательность, незлобие, великодушие, благотворительность и человеколюбие, которые вместе с нею делают человека богом8 по благодати. Окрест же смиренномудрия стоят послушание, терпение, признание человеческой немощи, благодарение Богу за все, все почитая благодеянием, коим Он благодетельствует нам, т. е. и десное и шуее: славу и бесчестие, здоровье и болезнь, богатство и бедность и прочее... А произвольная нищета, пост, обуздание гнева и языка и всякой другой бессловесной похоти состоят под игом правды...»9
Из многих добродетелей, приведенных здесь св. Симеоном Новым Богословом (у преподобного перечислено больше, часть я выпустил), некоторые суть главные, другие - второстепенные10. Для новоначальных, к которым я, собственно, простираю речь, не нужно знать больших тонкостей, необходимое же будет указано в свое время. Важно знать только то, что между всеми добродетелями существует глубокая связь, для показа чего и выписана предыдущая цитата из преп. Симеона Нового Богослова, а какая именно связь, знать необязательно. Ибо если новоначальным показать порядок добродетелей, то они увидят, что он не одинаков не только у святых отцов11, но и в разных местах Священного Писания12, а это потребовало бы новых объяснений. Некоторые духовные писатели их дают13, но, опять-таки, не договаривают до конца. Требуется объяснить еще и то, почему же святые отцы, и впереди их всех Священное Писание, подчеркивают наличие среди добродетелей великой стройности и органической взаимосвязи, тогда как среди противоположных им пороков сего не видим14, и нельзя ли вышеуказанное внешнее разногласие у отцов объяснить тем беспорядком, какой мы замечаем среди страстей (с другой стороны, чем, наоборот, объясняется планомерность демонских нападений — нельзя же отрицать, что бесы хитро и ловко воюют против нас, — и как она соотносится с известным порядком в добродетелях?)... И много еще потребуется выяснить вопросов, которым не обладающие духовным разумом не в силах дать применение в своем практическом обиходе, и потому вопросов бесполезных.
Посему я лучше перейду к вопросу о том, как распознать подлинно добродетельную жизнь и, в частности, являются ли добродетелью отдельные добрые дела. Этот вопрос очень важен, ибо, во-первых, не зная о нем ничего, можно впустую, бесплодно, напрасно проработать всю свою жизнь; причем иногда еще так случается, что чем больше человек делает добра, тем становится в душе хуже и гнуснее (само собою разумеется, что добро тут не при чем, и за него он кое-что получит на Страшном Суде); во-вторых, в настоящее гиблое и лживое время, когда диавол у большинства людей извратил все мысли, или, как апостол выражается, в нихже бог века сего ослепи разумы (2 Кор. 4, 4), как раз сильно распространены учения о так называемой автономной, позитивной, гетерономной и всякой другой морали, якобы имеющей ценность независимо от всякой религии.
II. О естественном добром устроении души. То, о чем я хочу здесь писать, красноречиво свидетельствует против тех ленивцев, которые постоянно стонут, когда их понукают к доброделанию: невозможно-де спастись, «сил нет», «выше меры человеческой» добро творить, «веры нет», да и нет возможности верить и так далее.
Но вот Сам Господь15 и Его святые ясно уверяют нас, что все наши самооправдания несостоятельны и приведут в конце концов только к осуждению.
Действительно, зла и страстей по естеству нет в человеке, и Бог не творец страстей16. Наоборот, Он даровал нашей природе многие добродетели. Так, человеку свойственны милосердие, ибо и язычники милосердствуют; любовь, потому что часто и бессловесные животные проливают слезы, когда их разлучают; надежда, потому что мы взаймы берем и взаймы даем, и сеем, и в плавание пускаемся, надеясь обогатиться; вера, ибо мы всегда готовы поверить... Но мы часто слышим: «Не могу верить», «Нет сил верить». Мы также слышим и следующее: «Нынче только дураки в Бога верят»17, «Я не ребенок, чтобы верить этому»... Следовательно, люди признают, что вера все-таки существует, только веруют-то люди, не уважаемые в обществе. Но Господь как раз в том худого не видит, и даже больше — каждому предлагает смириться и подтверждает то собственным Словом — а оно ведь у Него закон: аще не обратитеся и будете яко дети, не внидете в Царство Небесное (Мф. 18, 3). И опять чрез Своего апостола говорит: буяя — τα μωρα (безумное) — мира избра Бог, да премудрых посрамит (1 Кор. 1, 27). Но так как мир не приемлет яже Духа Божия: юродство бо — μωρια (глупость) — ему есть, и не может разумети (1 Кор. 2, 14), то по его «премудрости» (1 Кор. 2,4, 5,6,13) в число «безумных», «сумасшедших», «глупых» попали, начиная с Самого Господа Иисуса Христа (Мк. 3, 21), и Его апостолы (Деян. 26, 24; 1 Кор. 4, 10), и пророк Давид (1 Цар. 21, 14), и многие другие.
Итак, никто не должен клеветать на веру. Да потом, хотя вера и Божий дар (Еф. 2, 8) (как и все добродетели, даже естественные), она проявляется и у неверующих (обычно в детстве, когда сердце чисто и неосквернено срамными страстями, и посему не боятся приступать к Богу и веровать в Него), но они сами ее теряют... Следовательно, на Страшном Суде все неверующие и безбожники будут судиться за то, что потеряли дар Божий, а не за нечто такое, чего никогда и не имели...
«Итак, — заключу этот отдел словами св. Иоанна Лествичника18, — если, как мы здесь показали, любовь есть добродетель естественная нам, а она есть союз и исполнение закона [Рим. 13,10; Кол. 3,14], то значит добродетели недалеко от нашего естества. Да постыдятся же те, которые представляют свою немощь к исполнению их».
Хорошо говорит в своем «Шестодневе» о естественных добродетелях св. Василий Великий19, который развивает и иллюстрирует многочисленными примерами вышеуказанную аналогию между чувствами животных и человека. Приведу некоторые из них.
«И в нас есть естественные добродетели, — говорит он, - с которыми душа имеет сродство не по человеческому научению, но по самой природе. Никакая наука не учит нас ненавидеть болезнь, но сами собою имеем отвращение ко всему, что причиняет нам скорбь; так и в душе есть какое-то не учением приобретенное уклонение от зла... По этой-то причине для всякого похвально целомудрие, достойна одобрения справедливость, удивительно мужество, вожделенно благоразумие. Эти добродетели душе более свойственны, чем телу здоровье.
Чада, любите отцов; родители, не раздражайте чад (Еф. 6, 4). Не то же ли говорит и природа? Не новое что советует Павел, но скрепляет узы естества. Если львица любит рожденных ею и волк вступает в бой за своих волчат, что скажет человек, и заповедь преступающий и природу искажающий, когда или сын не уважает старости отца, или отец, вступив во второй брак, забывает прежних детей?»
Далее св. Василий Великий приводит несколько случаев, из которых видно, что животные, как это ни странно, часто превосходят человека. Не без иронии он отзывается об ученых, пишущих в своих кабинетах головоломные формулы, едва могущих или вовсе не могущих приобрести даже и ту долю сообразительности, какою обладает пес... А что говорить про область чувств? Здесь люди неизмеримо слабее твари. Но почему же так пал современный (Василию Великому и нам) человек? Потому что потерял всякое понятие не только о сверхъестественных, но и о естественных добродетелях и впал в состояние противоестественное. Но обратимся к подлинным словам великого богослова:
«У бессловесных неодолима взаимная любовь между детьми и родителями, потому что создавший их Бог вознаградил в них недостаток разума избытком чувств. Почему ягненок, выскочив из хлева, среди тысячи овец [ср.: Иов. 1,3; 42, 12] знает самый цвет и голос матери, спешит к ней, ищет своих собственных источников молока? И хотя он встретит тощие матерние сосцы, довольствуется ими, пройдя мимо многих сосцов, обремененных молоком. И мать в тысяче ягнят узнает своего. Один у всех голос, и цвет тоже, и запах подобен, сколько представляется нашему обонянию; но у них есть какое-то чувство, которое гораздо острее нашего представления и по которому для каждого легко распознать собственное свое... У тельца нет еще рогов, но он уже знает, где у него вырастет оружие. Все это служит доказательством, что всяким животным природное ему не изучается и что в существах ничего нет беспорядочного и неопределенного, а напротив того, все носят на себе следы Творческой премудрости, и каждое показывает в себе, что оно снабжено нужным к охранению собственного благосостояния20.
Пес не одарен разумом, но имеет чувство почти равносильное разуму. Что едва изобрели мирские мудрецы, просидев над этим большую часть жизни, — разумею хитросплетение умозаключений, — тому пес оказывается наученным от природы. Ибо, отыскивая звериный след, когда найдет, что он разделился на многие ветви, обегает уклонения, ведущие туда и сюда, и тем, что делает, почти выговаривает следующее умозаключение: или сюда поворотил зверь, или сюда, или в эту сторону. Но как не пошел он ни туда, ни сюда, то остается бежать ему в эту сторону. И таким образом, чрез отрицание ложного, находит истинное. Более ли сего делают те, которые, чинно сидя над доскою и пиша на пыли, из трех предложений отрицают два и в остальном находят истину?
А памятование милости в этом животном не пристыдит ли всякого неблагодарного к благодеяниям? Рассказывают, что многие псы, когда господа их были убиты в пустом месте, умирали над ними...21
Что же скажут те, которые не только не любят сотворившего и питающего их Господа, но и в числе друзей имеют глаголющих неправду на Бога, одной приобщаются с ними трапезы и при самом вкушении пищи терпят хулы на Питающего?»
Я позволил себе привести эту выписку в большем размере, чем дозволяют то узкие рамки трактуемого вопроса, затем, чтобы дать возможность читателю за один раз познакомиться с понятием о естественных добродетелях и узнать, что последние все же не естественны в том смысле, какой придает этому термину позитивная наука, ибо и они вложены в природу человека и животных Богом.
Всем этим объясняется, почему мы и в язычестве находим высокие образцы добродетели и иногда поразительное предвосхищение христианских идей22. Но все дело в том, что доброделание языческое крайне несовершенно; несовершенно и само по себе, а если дело рассматривать с христианской точки зрения, то оно и совсем никуда негоже. Почти всегда добродетель у язычников делалась не ради красоты ее самой (самый малый из достойных побудительных мотивов), а ради побочных целей. Сколько сюда примешивалось тщеславия, хвастовства, которые претили иногда им самим же23. И ради тщеславия чего только ни делалось: философ Анаксагор предоставляет, например, свои поля топтать верблюдам и овцам, желая показать свое беспристрастие к вещам; Крател обращает свое имущество в деньги и бросает их в море... А чтобы раздать свое достояние бедным голодающим или своим подыхающим от тяжелой работы рабам — до этого их «царственные» умы не додумывались!24
Но язычники меня вовсе не интересуют, а заговорил я о них только затем, чтобы некоторые христиане спросили себя, далеко ли они сами ушли вперед от исполнения добродетели по-язычески. Не увидим ли мы, если хорошенько вникнуть в дело, что в большинстве случаев христиане, совершая добродетель, сами далеко отстоят мыслью от Христа? Подадут милостыню, но лишь из чувства жалости к калеке (всем известны случаи, когда последние, чтобы собрать больше денег и подействовать на нервы сентиментальных барынь, нарочно уродуют себя или подделывают свои уродства, как нищие «Дворца чудес» в «Notre-Dame de Paris»* (* «Собор Парижской Богоматери» (франц.) — роман В. Гюго. — Прим. составителя.) у Виктора Гюго, где можно видеть «les aveugles qui regardent et les culs-de-jatte, boiteux qui courent»**). (** «слепых, которые глядят, и безногих, хромых, которые бегают» (франц.)) Примут нынешние христиане участие и в воспитании сироты, но по действию скрытой страсти25. Скроют, подавят проявление и самой страсти (например гнева), но опять-таки только потому, что это — «неприлично»26. В великосветском обществе, для того чтобы скрыть краску гнева или стыда, дамы нарочно белятся, так что лицо делается «эмалированным», «маской», под которой ничего не видно.
Но если бы дело заключалось только в том, чтобы ничего не иметь, то нищие — продолжу словами учителя первохристианской Церкви (II века) Климента Александрийского27, — «вовсе ничего не имеющие, но, ходя обнаженными, выпрашивающие, что необходимо на день, по дорогам располагающиеся... Бога же и праведности Божией не знающие, единственно из-за этой крайней нищеты своей, из-за этой беспомощности жизни, из-за этого неимения вещей ничтожнейших должны были бы считаемы быть за людей счастливейших и богоугоднейших, и за наследников жизни вечной». Но это не так. «Не всегда нищета похвальна, — говорит св. Василий Великий28, — а только, когда она с евангельской целью принята произвольно. Ибо многие по достатку нищи, а по произволению весьма любостяжательны. Их бедность не спасает, а произволение осуждает. Посему блажен не тот, кто беден, но кто сокровищам мира предпочитает Христову заповедь. Таковых и Господь называет блаженными, говоря: блажени нищий духом (Мф. 5, 3), — не бедные имуществом, но избравшие нищету сердца».
Таким образом, мы невольно подходим к вопросу о христианской, то есть настоящей, добродетели. Обидно бы было любителю драгоценных камней, купивши бриллиант за дорогую цену, узнать после, что тот фальшивый, но несравненно еще обиднее жаждущему найти бесценный бисер (Мф. 13, 46), Христа, и узнавшему о поддельности и ничтожности мирских добродетелей — лишиться святоотеческого и церковного учения об истинном доброделании. Удовлетворяя желание этих людей, я и перехожу к сему предмету.
III. О сверхъестественной добродетели. В начале своих «Основ»29 я уже имел случай кратко сказать о сущности сверхъестественной добродетели, или вообще добродетели христианской. Но этого мало. Вопрос этот серьезный, ведь от того или иного взгляда на него и его решения зависит направление всей нашей жизни. Как в сказке говорится: «Кто поедет в правую сторону, тот будет здрав и жив, а кто поедет в левую сторону, тот будет убит...»30
К этому же — уяснению сущности божественной добродетели и ее отличия от добродетели естественной — христианина обязывает и благодарность Богу за Его просвещение нас грешных: светская наука до сих пор путается в этом вопросе31, желая разрешить его собственными силами — что, конечно, невозможно, — а нам Господь даровал ведение сего даром, благодатию Своею, и вемы вся, и не требуем, да кто из внешних учит ны (1 Ин. 2, 20, 27).
Чтобы представить дело яснее и нагляднее, изложу его схематично, под рубриками.
Внешняя сторона вопроса: в чем отличие добродетели сверхъестественной от естественной?
Божественная, христианская добродетель отличается от всякой другой, прежде всего:
1. По своей цели. У спасающегося все32 должно быть направлено во славу Божию, потому что вся содела Господь Себе ради (Притч. 16, 4). Апостол Его глаголет: Ащеубо ясте, аще ли пиете, аще ли ино что творите, вся во славу Божию творите (1 Кор. 10,31). И в другом месте, обращаясь к своим возлюбленным филиппийцам, он говорит: ...да будете исполнены плодов правды Иисус Христом, в славу и похвалу Божию (Флп. 1, 11). И сам он ради Бога — δι ον — всех отщетихся (от всего отказался), и вменяю, пишет, вся уметы — σκυβαλα (сор, то, что под ногами валяется) — быти (Флп. 3,8).
В силу этих слов, христианину при всяком предстоящем ему деле прежде всего должно ставить вопрос: а согласно ли оно с волею Божиею, со Священным Писанием? И как бы дело ни было мало, не приступать к нему, если не будет получен от него (Писания) положительный ответ33.
Так поступали и великие подвижники. Один брат спросил авву Антония Великого:
— Что делать мне, чтобы обрести милосердие у Бога? Святой старец ответил:
— Что скажу тебе, то сохраняй тщательно: где бы ты ни был, имей пред своими очами Бога и делай только то, на что имеешь свидетельство Писания...34
Следовательно, каждый, что бы ни делал: книжку ли читал, ел или разговаривал, печку растоплял или еще чем занимался — должен чувствовать себя так, как будто все совершает перед Самим Богом, пред Его Престолом. На самом деле так оно и есть, только совесть наша до того огрубела и зачерствела, что мы не замечаем постоянного присутствия Божьего. А святые, имевшие страх Божий, это остро чувствовали, и Енох именно захождение пред Богом был взят живым на небо (Быт. 5, 24)35. Если бы и мы всегда имели в душе подобное чувство, то с помощью благодати Божией смогли бы тонко разбираться в том, какое дело можно делать и какое нельзя, ибо совесть наша, в случае недоброго дела, сейчас бы запротестовала, возмутилась, даже краска на лице выступила бы, в пот ударило, и сердце захолонуло бы. Блажен, кто приобрел такую приснободрствующую помощницу!..
Но каждый освободившийся от тяжкой работы князю мира сего хорошо, конечно, помнит, как ему приходилось, связанному по рукам и ногам светскими обычаями и «приличиями», совершать все свои дела, совершенно не имея в виду духовно-божественных целей, и потому быть в странном, если не сказать просто глупом, положении. Окружающие его люди говорили «красивые», «высокие» слова о прогрессе и общественном благе, а на деле получилось только то, что разношерстное по волям, убеждениям и личным вкусам стадо, соединенное общей земной (следовательно, формально, а не органически близкой человеку) идеей, отторгнутое душой от Бога и посему всегда порочное, <озабоченное своими> судами, казнями, войнами, мечется в смятетт во мраке, не видя просвета... И каждая единица этого стада, находясь даже в самых лучших условиях, не может до самой смерти освободиться от разъедающих душу и тело страстей (гнева, похоти, зависти, печали), от сомнений, страха за свое благополучие, свою будущность...
У некоторых и таких целей нет, а просто живут серенькой, личной и даже «гаденькой», как фельетонисты выражаются, жизнью. Не исключая и великих ученых, которые тоже, под видом принесения пользы обществу, удовлетворяют только собственную страсть.
Нет слов, в миру, бывает, много трудятся, есть даже свои «мученики», но весь труд этот и мученье не ради Христа. Остановимся и разберем для примера хотя бы работу ученых. Посмотрим, что она собой представляет?
Движущей силой здесь является не любовь к Богу и не стремление прославить Его имя, а собственный интерес (страсть к предмету), или тщеславие (желание прославиться), или выгода (извлечение прибыли и приобретение комфортабельных условий жизни чрез занятия литературой, искусством, наукой), или даже пресловутое стремление к истине, которая в данном случае превращается в какую-то самодовлеющую цель и фетиш. Ученых же, особенно естествоиспытателей, задавшихся мыслью исследовать природу с целью прославить не себя, а Творца, в настоящее время, кажется, нет.
Что касается самого труда, то он иногда, действительно, превращается в настоящее «подвижничество». Но это подвижничество такого рода, что только страсть, ослепляющая ученого, не позволяет ему видеть собственное безумие. А простые деревенские бабы видят это ясно. Можно привести тому пример из жизни знаменитого французского энтомолога Фабра. Он сам сознается, что «наблюдателю жизни, принужденному производить свои исследования на большой дороге, выпадает на долю выносить многое».
«Так, однажды, — рассказывает он36, — я с утра засел в глубине оврага, примостившись на большом камне. Целью моего раннего визита сюда является оса: сфекс-лангдокский. Проходят три сборщицы винограда, отправляющиеся на работу. Мельком взглянули они на сидящего человека, по-видимому погруженного в свои мысли. Они приветливо кланяются и получают приветливый ответ. Проходит день. Солнце закатывается, и те же три сборщицы винограда возвращаются по той же дороге, с корзинами на головах. А человек все на том же месте, сидит на том же камне со взглядом, устремленным на ту же точку. Моя неподвижность, мое упорное сидение в этом пустынном месте должны были, очевидно, поразить их. И когда они проходят вблизи меня, я вижу, как одна из них подносит свой палец ко лбу, и я слышу шепотом произносимые слова:
— Юродивый37, бедняжка!..
И все три женщины перекрестились.
"Юродивый", — сказала она. Идиот, безобидный человек, потерявший разум... Какая, подумал я про себя, жестокая ирония судьбы! Ты с таким усердием стараешься провести границу, где у животного кончается инстинкт и где начинается разум; а в глазах этих трех добрых женщин ты сам оказываешься потерявшим разум! Какое унижение!»
Я не стыжусь присоединиться во взгляде на данное явление к этим перекрестившимся женщинам-француженкам. Поучительно, что даже неправославные, если они просты сердцем и благочестивы, имеют больше духовного разума, чем прославленные ученые. Не то же ли говорят и апостолы (Иак. 3, 15; Кор. 1, 19 и след.; 2 Тим. 2, 5)? Конечно, я понимаю, ученые претерпевают мучения ради «науки», «прогресса» человечества, «будущего счастья» людей, «чистой истины». И тот, кто этого не признает, является отсталым, невежественным, некультурным человеком... Да что мне и каждому в подобных кличках, если вся культура со всеми своими делами некогда сгорит (2 Пет. 3, 10), и вместо нее будет новое небо и новая земля (Откр. 21,1)? Только детям свойственно строить из песочка пирожки и домики и тут же разорять их — за ненадобностью. Нет, нельзя убивать время понапрасну, какими бы великими, но земными целями это ни прикрывать; оно нам дано единственно для того только, чтобы мы его и все свои дела посвящали Господу Богу и никому и ничему другому.
2. По действию благодати. Еще дела христианские отличаются от языческих присущею им силою благодати. Это благодать творит великие чудеса, в которые не верят умники нынешнего века, потому что сами-то благодати не имеют, ибо она живет только в верных. Это благодать делает слабых жен мужественными и сильными (Мария Магдалина, Мария Египетская, мученицы Варвара и Екатерина38 и многие другие), детям подает разум взрослых (как пятилетнему мальчику, отроку Потиту, в житии св. мученика Арефы)39, старцев подвигает совершать величайшие подвиги40. Если бы не было благодати, что за жизнь была бы у человека, обладающего ищущим сердцем и горящей душой?
«Суждены нам благие порывы, но свершить ничего не дано», — в мрачном отчаянии и безнадежии восклицает мирской мудрец. Но дело, к счастью, обстоит не так. На эти слова, режущие смиренное ухо богохульством, христианин в духовном восторге может и должен ответить: нет, дано, все дано!.. Вся могу о укрепляющем мя (Иисусе) Христе (Флп. 4, 13).
И в этом-то, в сей благодати, — величайшее преимущество добродетели сверхъестественной, обильной духовными дарами и непреоборимою силою, пред естественною добродетелью. Благодать же, как и из самого понятия ее это вытекает, есть милость Христа и дар, с нашей стороны совершенно не заслуженный, со смирением приемлемый и ради нашего смирения подаваемый41. «Ибо добродетели исправляются собственным старанием и усердием и приобретаются собственными нашими подвигами и трудами, — говорит св. Симеон Новый Богослов42, — а духовные дарования суть свободные дары милости, от Христа подаваемые тем, кои подвизаются.
Так, например, пост и воздержание есть добродетель, от которой увядают греховные сласти и похоти и замирает огонь плоти, и это есть дело собственного нашего произволения; но чтобы кто держал пост и воздержание без всякого чувства прискорбности и приболезненности сего подвига, и еще более, чтобы кто достиг чистоты и совершенного бесстрастия, сие есть дар Божий, весьма высокий».
К этим словам св. Симеона приведу иллюстрацию. (К другим же положениям святого отца, приводимым ниже, читатель пусть сам найдет примеры, что сделать нетрудно.) Столетний авва Херемон, один из египетских отцов IV века43, говорит: «Никак нельзя думать, что философы имели такую чистоту души, какая требуется от нас... Имели же они некоторую частичку целомудрия, т. е. воздержания плоти, именно удерживали только похоть от совокупления, а внутреннюю, совершенную и постоянную чистоту духа и тела, не говорю делом приобрести, но и думать о ней не могли. В этом не стыдился сознаться и знаменитый между ними Сократ, как они славят. Когда один физиогном, смотря на него, сказал, что у него глаза, как у деторастлителя, и когда ученики его, напавши на него, хотели отомстить за оскорбление, нанесенное их учителю, то Сократ, говорят, удержал их негодование таким изречением: "Успокойтесь, дети, я точно таков; но сдерживаю себя". Итак, не только нашим рассуждением, но и сознанием их ясно доказывается, что они с принуждением удерживались только от совершения плотского совокупления; но желание и услаждение этой страстью не было изгнано из сердец их44.
С каким омерзением надобно произносить изречение Диогена! Случилось, что философ этого мира не постыдился высказать как нечто достопамятное то, чего мы не можем, не покрасневши от стыда, ни сказать, ни слышать. Он одному человеку, подвергшемуся наказанию за прелюбодеяние, как говорят, сказал: "Что даром продается, того не покупай смертью..."45 Итак, видно, что они и не знали добродетели истинного целомудрия, какое требуется от нас. И потому верно, что нашего обрезания, совершаемого в духе, невозможно иметь иначе, как по благодати Божией, и его имеют только те, которые служат Богу с полным сокрушением духа»46.
«Опять удерживать гнев и серчание, — продолжает св. Симеон Новый Богослов, — есть собственное наше дело и требует подвига великого и труда немалого; но чтобы совсем не смущаться и стяжать невозмутимость сердца и совершенную кротость — это есть дело в нас единого Бога и измена десницы Вышнего (Пс. 76, 11).
И еще, раздать все имущество свое бедным и, став нищим, просить милостыню в нашей состоит воле; но совсем ничего не желать и с радостью переносить горение в пещи бедности — это есть таинственное действие в нас Божие».
Без Мене не можете творити ничесоже, — сказал Господь (Ин. 15, 5). Ничего, разумеется, истинно доброго, такого, что согласно во всем с Его волею. И апостол то же самое говорит: «Бог бо есть действуяй в вас и еже хотети и еже деяти о благоволении — υπερτης ευδοκιας;», то есть по благой Его воле (Флп. 2, 13). Христианин только свое желание и усердие показывает, а силы дает Бог. Но как-то так всегда случается, что человек не видит этого. Ему все кажется, что постится ли он, промолчал ли на обидные слова, он все своими силами делает. Это — лесчий, бесовский обман, или самообман. Кто внимательно относится к своему духовному внутреннему миру и деланию, тот не раз замечал, что когда ему не хотелось смириться в чем-нибудь пред Богом и как бы показать Ему, что он сам сумеет нечто сделать, то оказывалось, что, несмотря на все усилия, ему это не удавалось. Даже тогда, когда он и не думал вовсе о Боге и не почитал Его, и то легко это делал, а теперь не может... Но как только признает свою немощь и воздохнет с покаянием к Богу, сейчас же все препятствия убираются с пути, и он легко делает в одну минуту то, на что раньше уходили дни и недели. Мы — работаем с Богом Богу же как бы на паях. Мы вносим в дело копейки и полушки, а Бог — миллионы и миллиарды. Мы только что поднимаем руки, чтобы сдвинуть что-либо, а благодать Божия за нас дело уже заканчивает. Но совершает это невидимо, как бы из-под наших рук, из-за нашей спины... Но Бог не поможет, если мы прежде сами рук не подымем. Чудес люди ищут... Да вся жизнь человеческая, тем более христианская, есть сплошное чудо! Вольно же людям быть слепыми и настолько самонадеянными, что приписывать все себе...
Но нельзя отрицать того, что у добродетели сверхъестественной бывают разные степени. Иную по виду никак нельзя отличить от языческой, а иногда даже и за грешное дело почесть можно, что неразумные часто и делают, а иная блещет сияниями вечного, тамошнего дня. Это-то и заставляет невнимательных к слову Божию и спасению путать правое с левым и осуждать благочестие. Но мы не будем обращать внимания на их недомыслие, а, запомнив первые два признака, по которым наши добрые дела должны отличаться от добрых дел неверующих, обратимся к дальнейшему изучению христианской добродетели, к ее практическому осуществлению, к ее внутреннему содержанию.
Внутренняя сторона вопроса. Различия между добродетелями христианскими по их существу и содержанию
В их собственном царстве добродетели эти должно различать между собою, прежде всего, по качеству их природы.
Так как человек состоит из тела и души, то и добродетели должны быть двух родов:
1. Телесные. Это те, для совершения которых трудится преимущественно тело. Говорю: преимущественно, потому что если в деле, хотя бы и одним телом исполняемом, не будет участвовать и душа, то это дело не сможет иметь нравственную ценность, а следовательно, не будет и добродетелью.
2. Духовные. Телесные добродетели очищают наше тело от вещественных в нем движений и всего непотребного, готовят из него достойный сосуд будущей благодати Св. Духа, а духовные — смиряют душу, делают ее госпожой невещественных помышлений, прогоняют от нее всякое нечистое приражение и привлекают благодать.
Первые добродетели можно назвать еще мирскими, вторые — монашескими.
Но под монахами я разумею здесь не тех, которые носят только одежду монашескую, а которые сделались свободными от всех видимых попечений и, хотя телом пребывают на земле, умом всецело живут на небе. Это надо хорошо уразуметь и постоянно помнить; иначе возникает путаница и излишние суесловия. Миряне начинают обвинять несовершенных монахов в тунеядстве, в нежелании помочь им, а монахи, желая защититься, или дерзают высказывать такие положения, которые им не приличествует (например узаконяют для себя чисто созерцательный образ жизни, отказывая в помощи голодным и нуждающимся), или бросаются в другую крайность — забывши свои обеты, свое звание и немощность, сами рвутся в мир, якобы для спасения погибающих душ и для пользы многих. Здесь я не буду выяснять, где кроется истина, в первом ли случае, или во втором, или посредине47, но только предостерегаю читателя от поспешных и непродуманных выводов.
Добродетели христианские необходимо различать и по способу их исполнения. Известно, насколько высоко ценятся знатоками и любителями искусства любые карандашные наброски, пусть в два-три штриха, знаменитых, прославленных мастеров (Леонардо да Винчи, Рафаэля, Рубенса, Тициана и прочих) и при этом оставляется без внимания кропотливо, старательнейше и с великим тщанием исполненная картина мелкого живописца. Точно так обстоит дело и в области добродетели. Иной, как бы не глядя, совершает доброделание — только губами или мыслью пошевельнет на молитве48 или мимоходом, в виде шутки, бросит слово утешения49, и это уже и Богу угодно, и пользу людям приносит, всю печаль сразу с их сердца снимает; другой же по целым дням молится, целые часы проводит в разговорах, желая всех поддержать, всем «указать путь света», а толку все нет: и Бог его не слышит, и среди людей лишь смущение производит.
Итак, надо уметь творить добродетель. Мало того, чтобы нищему подать, надо знать, как подать; мало сказать хорошее слово (это нетрудно сделать, если оно вычитано нами, то есть не свое), а надобно знать, когда его сказать, в какой форме преподать, кому, где и при каких обстоятельствах. А то ведь можно и словами Священного Писания убить человека. И так во всяком деле. Для этого и целая наука существует — аскетика. Но, собственно, никакие книжки не могут этому научить, а только собственный духовный опыт и благодать Божия; последняя же привлекается смирением, а не учением.
Но когда святые люди творят добродетели, то, кроме практической пользы, мы замечаем еще и красоту, изящество самого делания. Это и понятно. Если добродетель, как сказано вначале, заключается в соразмерности и отсутствии всяких лишков, то она, естественно, и прекрасна.
В заключение нахожу нужным сказать, что искусство творить добродетель и уменье правильно обращаться с теми или иными жизненными обстоятельствами, прежде всего, сказывается в положительных вещах, то есть в заведомо добрых делах.
К доброделанию мы все призваны; по крайней мере, эта область делания самая доступная и не требует большого дара рассудительности — конечно, говорю в относительном смысле. Как рассудительно творить добродетель50 и избегать страстей, можно еще научиться, хотя и с большим трудом. (Мои «Основы», например, частично описывают эту науку — штрихами, набросками, иногда даже намеками только, но не дают подробного руководства. Я ставлю только вешки и показываю путь, а желающий увидеть на этом пути города и разные чудеса сам должен идти по нему.)
Но как извлекать пользу из вещей отрицательных, то есть как из безусловно греховных действий выйти чистым и непорочным, — этому нужно учиться у Самого Бога. Подробно — по причине недостатка в настоящее время делателей подобного рода (а если они есть, то сами знают, как поступать) — говорить о сем нет нужды. Ибо все такие разговоры маловерным и не имеющим духовного разума приносят скорее вред (иногда непоправимый), чем пользу.
То, что такое делание (по выражению св. Исаака Сирина, «делами шуими», т. е. левыми: Мф. 24, 33, 41-43, за которые на Страшном Суде Господь всех осуждать будет) возможно, видно из Свящ. Писания (Исх. 32, 27-29; 3 Цар. 18, 40; Ос. 1, 2) и святых отцов.
Преп. Исаак Сирин говорит:
«Случается, что иногда иному бывает попущено Богом сделать что-либо, по-видимому, неуместное, и вместо порицания и укоризны воздается ему благим воздаянием». И в другом месте: «Иной и делами шуими соделывает жизнь в премудрости Божией, а иной продает грех как бы под личиною божественного. В иных, охраняющих себя, и недостатки бывают хранителями правды»51.
IV. Условия успешного и надлежащего исполнения добродетелей. Основанием для всякой добродетели служит страх Божий (Пс. 110, 10). Последний, в свою очередь, есть порождение веры и появляется в человеке тогда, когда тот устранит ум свой от мирских хлопот и кружащиеся от парения мысли свои соберет в размышлении о будущем Суде и загробной жизни52. Из этого видно, что «добродетель — не дар только великого Бога, почтившего Свой образ, — скажу словами св. Григория Богослова, — потому что нужно и твое стремление». И наоборот, «она не произведение твоего только сердца, потому что потребна превосходнейшая сила»53. Если мы это хорошо уразумеем, то нескоро поддадимся на удочку лукавого, которою он ловит самонадеянных людей, внушая им проверять каждый свой поступок особым «сладостным чувством» и «осиянием», или «просвещением», в душе54 и дожидаться каких -то особых чудес для своего спасения55; с другой стороны, не возгордимся, когда приосенит нас Божественная благодать.
От всех этих искушений хорошо предохраняет знание главных качеств и признаков истинной добродетели, которые заключаются в печалях, скорбях, гонениях, страданиях и тому подобном. В миру люди ропщут и, погрязая в грехах, постоянно плачутся: «За что мне это искушение Бог послал? Что я сделал такого?», «Господи, неужели беззакония мои превзошли Твое долготерпение?..»56 А у истинного делателя не так. В скорбях он обретает Бога, и искушения, постоянно усиливающиеся, только доказывают ему, что он «замечен» Богом среди бесчисленного множества людей и «не забыт» (Евр. 12, 6-13). В миру смущаются якобы несоответствием между личною «невиновностью» и скорбями, а у нелицемерно спасающегося, наоборот, чем он становится, действительно, невиннее (без кавычек)57, тем и больше скорбей ему выпадает на долю, и тем более считает себя повинным всяким мукам.
«Бог не дает великого дарования без великого искушения, — говорит св. Исаак Сирин (ср.: 2 Кор. 1, 5). — Соразмерно с искушениями определены Богом и дарования, по Его премудрости, которой не постигают созданные Им. Наконец, по жестоким скорбям, посылаемым на тебя Божиим Промыслом, душа твоя постигает, какую прияла она честь от величия Божьего»58. Иными словами, чем более у тебя скорбей, тем, следовательно, больше ты получаешь невидимо для себя благодати. В этом удостоверяет нас пример Самого Господа и Его апостолов: им «не было попущено войти в искушения, пока не прияли Утешителя. Кто приобщается благ, тому прилично терпеть и искушения; потому что скорбь его после блага. Так угодно было благому Богу творить со всеми»59.
Это качество при совершении добродетелей так важно, что о нем говорят все святые и текстами о сем же изобилует все Свящ. Писание. У отцов-аскетов образовалось даже специальное выражение для его описания. Даждь кровь, и приими духа, — говорят они60 всякому, кто хочет вступить на узкую стезю добродетели и получить дары Св. Духа. Чтобы купить добродетели, учит св. Симеон Новый Богослов61, надо заплатить «не золото и не серебро, а кровь. Каждый желающий из нас покупает их одну за другою своею кровью. И воистину, если кто не предаст себя на заклание, как овна, за каждую даже малейшую добродетель и не прольет крови своей за нее, тот не стяжет ее никогда. Так Бог в домостроительстве Своем положил, чтобы мы покупали вечную жизнь произвольной смертью. — Не хочешь умереть произвольной смертью и жить вечной жизнью? — И вот ты мертв».
Но если бы кто, замечая в своей жизни немало скорбей и подвигов, вывел из вышесказанного, что он должен получить непременно за них награду, тот жестоко бы ошибся. Награда дается не за делание, а за смирение. Христос требует не исполнения заповедей, но исправления души, которое, однако, достигается человеком чрез делание заповедей. Примеры сего у нас всегда перед глазами. Иеросхимонах Амвросий Оптинский, иеромонах Варнава Гефсиманский, протоиерей Иоанн Кронштадтский и бесчисленный сонм иных подвижников, находясь постоянно, годами, с раннего утра до поздней ночи, среди людей и не имея возможности ни в церковь сходить, ни помолиться, как бы им этого хотелось, стяжали, однако, дары прозорливости и чудотворения... Как же так? — Чрез великое смирение и веру. При жизни этих старцев было много монахов в Оптиной пустыни и Гефсиманском скиту, также и иереев по Руси довольно, которые и постились не меньше их, а некоторые и уединялись больше; но благодатные дары получили только вышеуказанные лица62.
Итак, каждый подвизающийся должен раз навсегда запомнить и руководствоваться этим в своей жизни, что духовные дарования без искушений — погибель для принимающих их. (Дарования же я здесь разумею в широком смысле, в чем бы они ни заключались. Ибо и прозорливость — своего рода добродетель, поскольку в ней проявляется высшая степень рассуждения, этой царицы добродетелей.) Кто уклоняется от скорбей, тот вполне разлучается, несомненно, и с добродетелью. Поэтому если хочешь стяжать ее, то предай себя безропотно, с любовью и ревностью на всякую скорбь. Ибо скорби рождают смирение. А без последнего — никтоже узрит Господа (Евр. 12, 14)63.
Примечания:
1. Творения. Ч. 4. М., 1889. С. 200. Слово 9. О человеческой добродетели. К «таинственным» это слово причисляется Никитою Давидом.
2. Преп. Исаак Сирин. Слова подвижнические. Сергиев Посад, 1911. С. 148. Слово 34.
3. Преп. Симеон Новый Богослов. Слова. Вып. 1. М., 1892. С. 47. Подробнее о сем у него же дальше. С. 48.
4. Св. Василий Великий. Творения. Ч. 2. М., 1891. С. 191. Толкование на прор. Исайю 5, 20; преп. авва Дорофей. Душеполезные поучения. Св.-Троицкая Сергиева Лавра, 1904. С. 116-118. Поучение 10; "Основы" Отдел III. Гл. 6. § 4. Размеры подвигов. — Царский путь....
На последнюю тему для удовлетворения любознательности можно прочесть: Флоренский П., свящ. Столп и утверждение истины. Опыт православной феодицеи в двенадцати письмах. М., 1914. С. 94. Также: С. 668-669. Примечание.
5. Св. Василий Великий. Творения. Ч. 1. М., 1891. С. 242. Беседа на псалом 33. См. также: его же. Творения. Ч. 4. Сергиев Посад, 1892. С. 217. Беседа 13, побудительная к принятию св. крещения [подробное раскрытие сей мысли].
6. Tacitus С. Opera. Т. 4. 1809. Annales. Lib. XV. Cap. 45.
7. В письме к Фабуллу: Catullus. Opera. Paris, 1849. P. 380. Carm. XIII. Ad Pabulum.
8. Об обожении см.: "Основы" Отдел III. Гл. 13. § 2.
9. Преп. Симеон Новый Богослов. Слова. Вып. 1. С. 206-208.
10. Подробно об этом см.: его же. Слова. Вып. 2. М., 1890. С. 226.
Но «главные» здесь указываются не для новоначальных, а в общем строю добродетелей, и поэтому я их, как не имеющих ближайшей практической ценности, здесь и не называю. В своей же книге я выбрал другой порядок: у меня «главные» добродетели те, с которых необходимо начинать всякому желающему спастись.
11. Так, св. Макарий Великий (Беседа 40, 1), преп. Исаак Сирин (Слово 83, см.: Опыты. Отдел III. Гл. 11. § 1. Страх Божий), св. Иоанн Лествичник, Феодор Едесский и другие отцы располагают добродетели в разном порядке.
12. Ср. у апостола Павла (Рим. 5,3-4) и апостола Петра (2 Пет. 1, 5-7).
13. Феофан, еп. Начертание христианского нравоучения. М., 1896. С. 129-130.
14. См. раздел «О распорядке страстей» в: "Основы" Отдел III. Гл. 1. § 4.
15. Мф. 5, 44, 46-47. В этом месте Господом Иисусом Христом резко отделены друг от друга добродетели естественные и сверхъестественные. Те, которые мы сами можем своею силою исполнять, и те, которые могут быть совершены только при Его помощи и благодати и никак иначе.
16. См.: "Основы" Отдел III. Гл. 1. § 4. Грех по его развитии...
17. См., например, свидетельство И. Родионова: "Основы" Отдел I. Гл. 1.§ 1.
18. Лестница. Сергиев Посад, 1908. С. 187. Слово 26, 27.
19. Св. Василий Великий. Творения. Ч. 1. М., 1891. Беседы на шестоднев. Беседа 9. О животных земных.
20. Какое прекрасное объяснение наличия инстинкта у животных, вместо тех слабых потуг на этот счет, которые мы видим у Дарвина, Вундта, Спенсера и других.
21. Примеры, подобные этому и другим, приводимым св. Василием Великим в доказательство привязанности, геройского самопожертвования и великой смышлености собак, в многочисленном количестве собраны в книге: Деркачев И. Знаменитые собаки. М., 1880. С политипажами в тексте.
22. Ср.: "Основы" Отдел III. Гл. 12. § 1. Необходимость молитвы. О созерцании Сократа, подвижничестве его см.: св. Василий Великий. Творения. Ч. 4. Сергиев Посад, 1892. С. 322 и след. К юношам, о том, как извлекать пользу из языческих сочинений.
23. "Основы" Отдел III. Гл. 3. § 5. Тщеславие. Разговор Платона с Диогеном. Здесь же приводятся свидетельства отцов о тщеславии.
24. Благотворительности у язычников не было (такой, какая раскрывается нам в житиях христиан); во время чумы христиане удивляли язычников <своим самоотверженным поведением>.
25. Ср.: преп. авва Дорофей. Душеполезные поучения. Свято-Троицкая Сергиева Лавра. 1904. С. 165 и след. Поучение 14.
26. То, что страсти, если их подавлять и не давать им проявляться наружу, в жестах и языке, ослабляются и уменьшаются, заметил и Ницше (Собрание сочинений. Т. 7. СПб.: Изд. М. Клюкина, 1911. С. 157. Веселая наука), который вообще отрицал нравственную ценность любой добродетели. Необходимость подавления страстей он признавал только потому, что видел в них нечто вульгарное, грубое, мещанское.
27. Климент Александрийский. Кто из богатых спасется? / Перевод с греческого Н. Корсунского. Ярославль, 1888. Гл. 11.
28. Св. Василий Великий. Творения. Ч. 1. Беседа на псалом 33.
29. "Основы": К читателю. О цели христианской жизни.
30. См. художественную иллюстрацию к сему (кроме известной васнецовской) в роскошном издании: Сказка об Иване-Царевиче, жар-птице и о сером волке / Рис. художника Билибина. СПб.: Экспедиция заготовления государственных бумаг, 1901. С. 5.
31. Характерное положение мы читаем, например, в «Философском словаре» Э. Радлова (под словом «этика». Стб. 682. М., 1913): «... в истории проявились две системы Этики: языческая и христианская... граница между ними не может быть проведена в чистоте...»
Какое убогое мышление! А христианин не только должен уметь проводить эту границу и точности, но и ответит на Страшном Суде, если он эту границу не сумеет перейти.
32. Не в иезуитском смысле, конечно, надо понимать это «все», хотя люди, достигшие совершенства, действительно, из всего могут извлекать душевную пользу — понятно, не совершая преступлений, в чем их отличие от иезуитов.
33. Это относится к тем только лицам, которые не имеют определенного духовного отца, и касается только повседневных дел, а не серьезных, влияющих на то или иное направление всей нашей жизни. В последнем случае, если кто и не имеет своего старца, должен поискать его хотя бы по всей России.
34. Игнатий (Брянчанинов), еп. Отечник. СПб., 1891. С. 24. Об авве Антонии, 188.
35. См.: "Основы" Отдел III. Гл. 5. § 1. Что такое мир?
36. Фабр Ж. А. Жизнь насекомых / Перевод с французского Л. В. Очаповского. СПб., 1911. С. 258. Курсив мой.
О Фабре см. еще "Основы": Отдел III. Гл. 5. § 4. Наука...
37. По-видимому, неверный перевод; очевидно, переводчику хотелось смягчить выражение. По смыслу здесь лучше всего подходит «сумасшедший», «безумный», «дурачок».
38. Четьи-Минеи, 22 июля, 1 апреля, 4 декабря, 24 ноября,
39. Четьи-Минеи, 24 октября, 1 июля.
40. "Основы" Отдел III. Гл. 6. § 5. Виды телесного подвижничества.
41. Об этом см. ниже в этом параграфе: раздел IV.
42. Преп. Симеон Новый Богослов. Слова. Вып. 2. М., 1890. С. 464.
43. См. цитату из него в: "Основы" Отдел III. Гл. 11. § 1. Страх Божий...
44. Поэтому справедливы слова Григория Богослова относительно Сократа (см.: "Основы" Отдел III. Гл. 2. § 6. Противоестественные пороки).
45. Т. е. за столь незначительную вещь, как прелюбодеяние, не должно-де подвергать такой крайней мере наказания, как смертная казнь. Стоит ли или не стоит — это другой вопрос, но то, что гениальные люди и «апостолы» мира смотрят на тяжкие грехи блуда более чем легко, достойно замечания. А ведь это и до сих пор так!..
46. Преп. Иоанн Кассиан Римлянин. Писания. М., 1892. С. 404. Собеседование 13, 5.
47. См.: "Основы" Отдел III. Гл. 11. § 3. Молчание и безмолвие. См. также: преп. Исаак Сирин. Слова подвижнические. С. 139, 55-59; "Основы" Отдел III. Гл. 5. § 6. Деяние или видение?
48. См. слова преп. Серафима Саровского о том, что Св. Дух откликается и на краткую молитву: "Основы" Отдел III. Гл. 12. § 8. Предмет молитвы.
Посему-то у святых отцов мы и читаем (в чеканном изложении преп. Иоанна Лествичника):
«Малое у великих может быть и не мало; а великое у малых, без сомнения, несовершенно» (Лествица. Слово 26, 92).
49. Так особенно часто поступал иеросхимонах о. Амвросий Оптинский.
50. У преп. аввы Дорофея есть поучение (14. О созидании и совершении душевного дома добродетелей), в котором им изложены общие начала рассудительного творения добрых дел. Он, между прочим, разбирая текст Рим. 12, 2, показывает, что нужно творить, прежде всего, благое дело. Это понятно. Но, — разъясняет дальше, — не всякое благое дело есть уже и угодное Богу (дает примеры). А если кто и благоугодное, в общем, дело сотворит, то это еще не значит, что оно и совершенное. На множестве примеров показывается, какие могут быть различные оттенки, например, в подаянии милостыни (преп. авва Дорофей. Душеполезные поучения).
Но так ведь и каждая добродетель, хотя бы она заключалась в одном только помысле, может быть разобрана! Отсюда читатель должен понять, что никакие книги не могут научить, как провести ему данную минуту жизни по воле Божией, благой, угодной и совершенной. Только чрез плач о грехах и очищение сердца от страстей он стяжает чистый ум, способный при помощи благодати разобраться во всем этом.
51. Преп. Исаак Сирин. Слова подвижнические. С. 20, 148. Слова 4 и 34. См. еще о том, как святые извлекают пользу из чего угодно: "Основы" Отдел III. Гл. 3. § 6. Дерзость.
52. Там же. С. 19. Слово 4; преп. авва Дорофей (Душеполезные поучения. С. 39. Поучение 2) выясняет взаимоотношение между страхом и смирением и значение каждого из этих качеств при положении начала подвижничеству. Так как и у меня дальше речь пойдет о смирении, то данное примечание читателю надо иметь в виду. Ср. у него же: Поучение 17 (в конце).
53. Св. Григорий Богослов. Творения. Ч. 4. С. 209. Слово 9.
54. Даже люди, которые ничего не понимают в духовной жизни, — позволю себе так выразиться о Джемсе, — и те предостерегают общество от увлечения такими мистиками и такими настроениями, если мы уже ими заразились. См.: Джемс У. Многообразие религиозного опыта. М., 1910.
55. Это проявляется в разной форме: иногда люди не хотят идти к своему приходскому пастырю за советом, а требуют непременно равноангельных мужей в качестве руководителей; оправдывают свое неверие словами: «Покажите нам чудо: вот мы разведем (как один доктор — предполагается, что образованный человек? — предлагал на религиозном диспуте священнику) вашу святую воду культурой тифозных бацилл, а вы выпейте без вреда, тогда мы уверуем...»
56. Последнее восклицание принадлежит какому-то заключенному. Я видел его на стене каземата, когда был посажен в одиночку.
57. В этом и состоит признак и мерило добродетели, именно: в чистоте и невинности с одной стороны, и в скорбях — с другой. А если мы подвергаемся наказанию за преступления, предусмотренные кодексом и гражданским законодательством, тогда в чем наша похвала? Разбойники, может быть, и не такие еще скорби и казни на себя навлекают по сравнению с тем, что мы терпим (1 Пет. 4, 15).
58. Преп. Исаак Сирин. Слова подвижнические. С. 388. Слово 78.
59. Там же.
60. Преп. авва Дорофей. Душеполезные поучения. С. 115. Поучение 10.
61. Преп. Симеон Новый Богослов. Слова. Вып. 2. С. 359. Слово 82.
62. Но нельзя замалчивать самого главного: правда, что сим старцам некогда было вставать на формальное правило, но зато они навыкли непрестанной сердечной молитве, которая, конечно, не только заменяет всякие внешние правила, но и бесконечно выше их.
Известны слова о. Иоанна Кронштадтского, в которых он сознавался, что хотя в течение своей жизни он изгнал «бесчисленное» количество злых духов, но было несколько случаев и таких, когда не мог их одолеть. И объяснял это тем, что то были «начальнейшие» духи, которые изгоняются усиленным и крепким постом (Мф. 9, 21), а его-то не мог-де понести, находясь всегда на людях.
Однако не забудем отношения к пище о. Иоанна Кронштадтского, полезно было бы его перенять и некоторым «постникам».
63. Преп. Исаак Сирин. Слова подвижнические. С. 148. Слово 34.
Заметили ошибку в тексте? Выделите её мышкой и нажмите Ctrl+Enter